Каменный пояс, 1975
Шрифт:
Дзоты на переднем крае выжигал танковый батальон из огнеметов. А затем двинулись вперед танки.
Пять раз ходили в атаку танкисты, но одолеть Турецкий вал не смогли. Только отчаянная ночная атака первого батальона во главе с капитаном Кононовым принесла успех. Десант, посаженный на броню, помог танкистам закрепить успех ночной атаки.
Потом была «дорога Фрунзе» через Сиваш. Первыми ворвались
...Такой летней ночью остановились танкисты на ночлег неподалеку от Севастополя. Умолк рокот моторов и лязг гусениц. И слышно вдруг стало, как поют на рассвете соловьи... Но не давала покоя эта тишина комбригу Жидкову. Полковник вызвал к себе Денисова.
— Проверить надо, где противник. Вдруг немцы удрали в Румынию, а мы тут соловьиные концерты слушаем, — шуткой прикрыл свое беспокойство комбриг.
С группой разведчиков Денисов отправился уточнять обстановку. В предрассветном тумане показались траншеи наших пехотинцев. И здесь, на переднем крае, тоже стояла затаенная глубокая тишина.
— Молчат? — спросил у ротного.
— Молча-ат, — протянул старший лейтенант. — Пока молчат, но зарылись в землю здорово, гады.
— Та-ак, ясненько, — словно про себя отметил Денисов. — Значит, и нам будет работа.
— Не без того, — усмехнулся ротный.
Совсем недалеко отошли разведчики от переднего края, когда в воздухе раздался зловещий посвист. Поблизости разорвался тяжелый снаряд. Замертво упал сраженный осколками сибиряк Каширский. Тяжело ранило Федора Медведева. Не пережил Садык Калиев тяжелого ранения в живот. Денисов тогда получил сразу пять новых «пробоин».
— Не помню, как полз, откуда брались силы, — вспоминает Николай Дмитриевич, — но все равно самому бы не добраться до своих.
Денисова спасла счастливая случайность: из соседнего полка возвращался разведчик. Он-то и приметил торчащие из окопа щегольские сапоги. Кто-кто, а разведчики доподлинно знали, что генеральские трофейные сапоги носил Денисов.
Когда солдат извлек командира из окопа, тот был без сознания. Что делать? Разведчик стремглав кинулся в штаб бригады, доложил о беде комбригу. Василий Федорович Жидков торопливо приказал:
— Санитаров в мою машину. Показывай, где Денисов.
И на этот раз спасли медики отважного разведчика.
Десятки раз витала над ним смерть. Гибли товарищи, близкие друзья-фронтовики, а сам все-таки остался жив. Недаром написала ему недавно фронтовичка Нелли Федоровна Середа такие удивительно-задушевные строки:
«Коля, славный ты наш разведчик! А ведь ты в сорочке родился. Теперь можно признаться, что часто, когда тебе отдавали приказы на задание, я содрогалась от мысли, что не выбраться тебе оттуда живым. Всегда смотрела на стриженый ежик и думала, что не сносить тебе головы. А ты назло всем смертям выжил».
...Николай Дмитриевич давно снял военную форму. У него очень мирная профессия на Челябинском заводе железобетонных изделий. Цех, которым руководит бывалый фронтовик, носит почетное звание
Но по-прежнему чувствует себя солдатом этот пожилой человек с пристальным взглядом серых глаз. Многое видели эти глаза. Он выжил в страшную войну. Выжил, сражаясь. Только остались на теле глубокие шрамы — символ высокого солдатского мужества и верности России.
ДИМ ДАМИНОВ
ВДОВЬИ ПЕСНИ
Нет, не ослабнет наша память, если
Однажды крепким связана узлом...
Ах, эти песни, эти вдовьи песни
Над тихим вечереющим селом!
Как будто ветры заблудились в поле
И плачут, на траву лицом упав,
И вот встают невысказанной болью
Над сонмом трав, деревьев и купав,
...А за столом сгорит, наверно, скатерть —
Так яростно сияет самовар!
Поют.
И удивительно некстати
Той песни довоенные слова!
И те слова подхватывает ветер,
А травы — не поднять им головы.
Нет ничего тревожнее на свете
Зеленого волнения травы...
АЛЕКСАНДР ЛОЗНЕВОЙ
ИВАН ДАНИЛОВИЧ
(Рассказ)
Рис. В. Курбатова
Нас было трое. Мы шли по лесам и болотам. Шли, путаясь, в камышах и осоке, а присев отдохнуть, боялись потерять лишнюю минуту. Шли обеспокоенные, настороженные. И никто из нас толком не знал — далеко ли идти, где свои и когда все это кончится.
У нас были сухари, и мы делили их поровну. Но каждый раз, смотря на Чинкова, прибавляли к его доле: Алексей совсем ослаб. Потом и сухари кончились: питались клюквой, грибами, постоянно чувствуя голод. Но страшнее голода была обстановка, неопределенность нашего положения. Вчера еще гремели орудия, а сегодня и орудий не слышно. Где фронт? Куда идти?
— Ты командир, — говорили бойцы. — Тебе виднее. Веди.
И я вел.
Бойцы доверяли мне, надеялись на меня, а я и сам не знал, куда их выведу. Однако признаться в этом, значило, расписаться в своей слабости. И я, подняв голову, шагал впереди, как бы говоря: пустяки, мне все известно, на то и учили меня в школе сержантов! Одно я хорошо понимал — наши уходят на восток, и теперь, наверное, уже у Припяти, а может, даже у Днепра...
Утром, когда мокрые, облепленные грязью, мы выбрались на один из холмов, Чинков обхватил руками сосну, припал к ней грудью и, задыхаясь, прохрипел:
— Сержант, не могу...
— Что ты! — кинулся к нему Каримов. — Так мало идем... Много идти надо!
Но Алексей, прижимаясь к сосне и дрожа, как в ознобе, начал сползать вниз, сдирая со ствола коричневую шелуху. На секунду задержался у комля и упал на спину, бессильно уронив белую, как лен, голову.
— Попей, Алеша, — расплескивая воду из пилотки, потянулся к нему Каримов. — Попей...