Каменный пояс, 1979

Катаев Валентин Петрович

— Ма-а-альчи-и-ик, о-о-отда-а-ай на-а-ам жу-рав-ля-я-я! — затянула какая-то девочка.

И наперебой загалдели остальные:

— Пусть он у нас живет!

— У нас хорошо!

— Мы его кормить сами будем!

Юрок поглядел на Журку. Тот беззаботно, не подозревая ни о чем, рылся в ботве. Они кормить его будут. А что, он, Юрок? Думают они — нет, каково ему без Журки?!

— Он все равно скоро улетит. Я его почти вылечил, — отговаривался Юра.

— Вот и пусть немного у нас поживет. Пока не улетел, — женщина присела, говорила нараспев, — у нас есть кролик, ежик, но всем ребятам хочется журавля. Все уши прожужжали мне про твоего Журку.

— Надо уметь, Юра, и о других думать. Смотри, сколько их! — Малыши зыркали во все глаза. Ждали.

— Откажем мы им сейчас, не отдадим журавля, знаешь сколько будет горя, слез, а отдадим — столько радости.

— Юра, ты же будешь к нам приходить. Тем более, нам все равно твоя помощь потребуется.

— Ма-а-альчик, отда-а-а-ай, — снова запела девочка.

— Ладно, — решает Юрок, —

берите. Только вы хорошо следите за ним. Кормит пусть кто-нибудь один, надежный, а то закормить можно. Двигаться станет мало, разжиреет и заболеть может. Без присмотра не оставляйте, на ночь на замок запирайте… — спешно давал Юрок последние советы.

Рядом с детсадом — магазин. Идут люди за покупками, и непременно, хоть на полминуты задержатся, посмотрят на журавля и детей вокруг него. Юрок тоже частенько стоит в толпе у зеленой оградки. Во двор обычно не заходит. Стоит себе, любуется Журкой, поглядывает на ребятишек, на людей рядом. И никто ничего не знает, кто он, какое отношение имеет к этой красивой птице? И хорошо ему отчего-то, светло на сердце. Уйдет и все вспоминает: как смотрели люди, с каким торжеством какой-нибудь шалопай подставлял голову, а потом чесался и морщился точно так же, как раньше он, как воспитанно и гордо вел себя Журка.

Осень стояла сухая и теплая. Однако по утрам выпадал и белил землю иней. Шел Юрок в школу, заметил — парит сильно изо рта. Решил: надо забежать в детсад, подсказать, чтоб о теплом жилье для журавля позаботились (он у них пока жил в сарайчике). После уроков побежал, проскочил сначала к магазину. Там у входа, устоявшись на деревянном крыльце, согнутая пополам, живая, разговорчивая бабка Сатуниха продавала семечки. Юрка она всегда угощала одной-двумя пригоршнями.

— Не знаешь ниче еще? — встрепенулась старуха, увидев его.

— Что, баба Нюра?

— Вишь, журавля-то нету. — Юрок посмотрел во двор: пуст.

— Убили его седня ночью! — выпалила она.

Юрок провалился и куда-то полетел. Бабка часто хлопала глазами и поджимала губы.

— Как убили?! — выдохнул Юрок. — Как убили?.. Баба Нюра?.. Как?..

— Как, как. Известно как убивают. Камнем кинули — и все. Фулиганья-то мало рази? Иду давеча утром, глянь — а он лежит и голова едак набок. Воспитательша тут же бегает, слезьми заливается: «Чо я ребятешкам скажу!» А чо говорить? Кто ж на улке-то оставляет на ночь? Ты чо, Юрок? Господь с тобой, ты чо? На вот семечек…

Юрка словно понесло: и дорога, и зеленый заборчик, и калитка — все смешалось, запрыгало, расплылось от слез. Убили! Журку убили! Кто?! Как?! Его все так любили! Так ему радовались! Почему же?! Он ведь никогда, никому ничего плохого не сделал! Никогда! Никому! Он был добрый и доверчивый! Он не мог улететь и его убили! Кто-то кинул в него камень! Просто взял и кинул!

Юрок влетел в одни двери, распахнул другие. Дети стояли кружком, а посередине — тетя в белом.

— Играете! Как вы можете играть?! Почему вы его не заперли на ночь?! — закричал он. — Я же вам говорил!

Тетя растерялась. Встревоженно глянула на детей.

— Мальчик… мальчик… успокойся.

Она подошла к Юрку, взяла его за плечи.

— Пойдем отсюда, пойдем.

— Я же вам говорил…

— А Журка улетел, — торопливо перебила Юрка тетя. — Летели сегодня утром журавли, и он с ними улетел… поднялся и улетел.

— Что вы!.. Это вы им говорите, — Юрок мотнул головой на притихших детей, вырвался из рук и закричал захлебываясь, — он не мог улететь, у него крыло перебито! Не мог он, понимаете, не мог! Вы закрыть его забыли. Я знаю. Я же вам говорил, а вы!..

Прибежала вторая тетя, та, что приходила просить журавля.

— Мальчик, как его?.. Юра, Юрик, пойдем. Ты большой, пойдем. Мы доктора вызвали, и он вылечил Журку…

Она легко подталкивала Юрка в спину, и они оказались за дверью. Женщина долго еще говорила нараспев о докторе, о Журке…

А там в комнате — Юрок слышал — дети загалдели:

— А что такое Юра говорил?

— Разве Журка не улетел?..

Юрок брел по улице, размазывал по щекам слезы. Он их вытирал, вытирал, а они текли и текли…

Он долго еще всхлипывал в сарае, забившись в угол и сидя на корточках. И все смотрел на Журкино гнездо. И настырно лезла ему в голову картина, словно наяву виделось — вечером, когда отец ушел встречать мать с работы, он снял со стены карабин, положил его в мешок. Туда же сунул кота. Набил патронами карманы и пошел в детсад. Привязал к скамейке у песочной ямы кота, приговаривая: «Потерпи, Барсик, потерпи немного…» — а сам лег в песочницу. Нацелил карабин на улицу. Он знал одно: он должен убить всех, кто может просто так кинуть камень.

Творческий дебют

Валентина Петрова

ЛЕТО

Стихи

Студентка филологического факультета Оренбургского педагогического института.

1

Глаза закрою И вспомню лето, Оно далеко И рядом где-то. Его за днями Не

скроет вовсе, Грустя и плача, Разлука — осень. Как пахнет лето! Цветущей кашкой, В садах — укропом, В лугах — ромашкой, Под вечер — речкой Зелено-синей, Заросшей вербой, Седой полынью. …Сбегу из дома Всего на вечер, Быть может, в поле Кого-то встречу. В сплетенье трав Присяду тихо… Звенят колосья, Цветет гречиха… Целует ветер Глаза и губы, Как будто милый, Как будто любит. «Ах, ветер, люб ты В рубашке звездной, Но поклянись мне, Что все серьезно». …Я плачу в поле, А ветер где-то; Он мне признался, Что любит лето.

2

Лодка режет зелень Шепчущей воды, И сидишь у весел, Синеглазый, ты. Взгляд твой — синий вечер, Мой же — зелень трав. Синь и зелень… Лето. Осторожней правь. Как ты недогадлив: Мне пора домой, Мне б сойти на берег, В клевер луговой; Мне б вбежать в ромашек Белые моря, Где полощет косы Рыжая заря. И скользили б росы По босым ногам, И упали б слезы В теплые луга. Но несет нас лодка Мимо островка, И в моих зеленых — Синяя тоска. …Кружит, кружит лодка, А в глазах печаль, Синь и зелень… Утро. К берегу причаль.

3

Ты помнишь, в апреле, В березовой балке По талому снегу Босые бежали; Последние капли Зимы уходящей Держала в ладонях Прохладных не я ли? Распущенный волос Берез белолицых Скользил по перине Лежалого снега; И полнились степи Ветрами и звоном Ручьев и оврагов Прощального бега. Уставшие руки, Обветрены лица, И тихая нежность В преддверии мая, Ты помнишь, в апреле, У старых оврагов Грачиным полетом Цвела посевная.

4

Запылил автобус Дальше, за проселок, И спешу я к дому Любящей, веселой. Туфли на платформе, Платье из кримплена, Шепчутся старухи: «Вот идет кручена. Городская стала, Волосы по моде»… «А туфлищи, гляньте, Как артистка вроде; Ведь совсем недавно Бегала девчонкой!» «Здравствуйте», — скажу я И пройду сторонкой. Скину я платформу Дома на пороге, И слетит усталость От пути-дороги. Выцветший халатик Дыбится рубахой, Здесь никто не окажет, Что живу неряхой, И с утра не надо Здесь с терпеньем адским Красить мне ресницы Тушью ленинградской. Тянет меня в степи В изначале мая; В городе учусь я — Сердцем я степная.