Каменный пояс, 1983
Шрифт:
Семнадцатого июля разведчики, сделав два вылета, готовились к третьему. На стоянку к ним пришел Лунев. Вместе с очередным заданием он передал Когтеву приказание командующего: обратно на свой аэродром не возвращаться, а сесть на другом, находившемся ближе к линии фронта. Почему надо было садиться на другом аэродроме, Лунев не знал, а может, знал, да не хотел сказать. По заданию экипажу надо было разведать одну из главных дорог, по которой немцы обеспечивали фронт свежими силами.
Полет прошел благополучно. На обратном пути, как всегда в последнем вылете, дневное
На новом аэродроме самолетов не было. Вместо знака «Т» на старте стояли два человека. Взмахами рук они старались показать направление посадки. Скоро выяснилось, что на аэродроме стоял бомбардировочный полк, который днем раньше куда-то перебазировался, оставив здесь нескольких своих техников и штабников. Люди, встретившие самолет, не медля ни минуты, принялись его заряжать, подкатывать бомбы, подвешивать их. Узнав, что связь со штабом армии действует, Когтев побежал на КП доложить о результатах разведки и о переправе. Заблоцкий и Бравков, покончив дела с самолетом, принялись умываться, окатывая друг друга водой.
Вернулся Когтев, тоже поплескался водой, потом все пошли на ужин. До столовой дойти не успели. Из-за леса, стрекоча мотором, выскочил У-2 и пошел на посадку поперек взлетного поля.
— Во, как фигуряет, — качнул головой Бравков. — Не иначе начальство какое-то.
У-2 подрулил к стоянке самолета. Летчик, не выключая мотора, спустился на землю и быстрым шагом направился к экипажу.
— Командующий! — узнал Когтев Мерцалова и побежал к нему.
Генерал не стал выслушивать доклад Когтева.
— Зови хлопцев сюда, командир.
Когтев махнул рукой, подзывая Заблоцкого и Бравкова.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался генерал с каждым за руку. — Я к вам прилетел, орлы мои, по очень важному и неотложному делу. Переправа, обнаруженная вами, имеет огромное значение. Немцы в ночь или утром пойдут на прорыв нашей обороны вдоль берега. Пехотная дивизия, которая сейчас обороняет подступы к нашему берегу, не в силах сдержать натиск врага. Мало людей, нет достаточного вооружения, не хватает боеприпасов. У бойцов и командования дивизии единственная надежда на вас. Понимаете?
Все согласно закивали головами.
— Выход один, товарищи, — переправа должна быть уничтожена. Поручаю это святое для Родины дело вам, орлы мои! Вы ближе всех других находитесь к линии фронта. Темнота наступит через два часа, вы же справитесь за час с небольшим. Посылаю вас, может быть, на смерть, но ваш подвиг не будет забыт никогда! Помните, переправа должна быть уничтожена, чего бы это ни стоило! В сопровождение даю вам три истребителя. Высота — не выше восьмисот метров. Приказываю и прошу переправу уничтожить!
— Все понятно, товарищ генерал, — козырнул Когтев.
— По-моему… А мне можно, товарищ генерал? — вызвался Бравков.
— Можно,
— Если переправа такая важная, то и охранять ее будут здорово. Трех истребителей мало, по-моему.
— Ты прав, старшина. Хорошо, вслед за вами я посылаю еще два. Желаю успеха, товарищи! Я надеюсь на вас! Истребители вас встретят, — сказал на прощание командующий.
— Заблоцкий, проверить подвеску бомб. Все проверить! — распорядился Когтев.
Проверили, надели парашюты, сели по местам. Когтев запустил моторы, погонял их на разных оборотах.
— Готовы? — спросил он.
— Как часы, — ответил Бравков.
Потом, уже на высоте восьмисот метров, он сказал:
— Командир, а генерал — голова мужик. Ведь это он специально посадил нас на этом аэродроме.
— Да. Похоже, о переправе он знал прежде нас, вот и посадил здесь — на всякий случай.
— Ура, братцы, наши догоняют.
— Сколько? — спросил Заблоцкий.
— Три. Вряд ли еще придут, — отозвался Бравков.
Самолет летел под самой кромкой рваных тонких облаков, дразнящих соблазном скрыться в них от вражеских взоров.
— Командир, поднимись чуть-чуть, и нас не будет видно, — предложил Заблоцкий.
— Прекратить разговоры, — оборвал его Когтев. — Ты слышал, что сказал генерал? Ты о чем думаешь? Предупреждаю, не попадешь бомбами, буду бомбить самолетом.
Километров за пятьдесят до Прута Бравков доложил:
— «Мессера»! Слева, сзади, выше нас. Кажется… Да, девять штук.
Когтев присвистнул.
— С почетом встречают.
— Ну, держись, Ванька, — начинается, — сказал сам себе Бравков.
Истребители врага всей девяткой ринулись на сопровождающих, и через считанные секунды два из них загорелись. У Бравкова защемило сердце от жалости к своим «ястребкам», от горькой обиды за них.
— Сейчас навалятся на нас, — проговорил Когтев.
Третий сопровождающий спикировал, скрывшись из вида над лесом. Одному ему оставаться было бессмысленным делом. Затем три «мессера» поднялись выше на случай перехвата помощи бомбардировщику, а остальные шесть встали в круг и один за другим принялись атаковать его. Пользуясь большой дальнобойностью своих пушек, истребители открывали огонь издалека. Из атаки выходили немедленно, как только замечали трассирующую нить Бравкова. И Бравкову приходилось подпускать их поближе, выжидать, когда кто-то из них пойдет на риск или зазевается.
— Как там у тебя, Иван? — спросил Когтев.
— Осторожничают, духу набирают.
Очередной атакующий показался справа от хвоста. Не переставая стрелять, он приближался. Бравков выпустил по нему очередь, поднял ствол пулемета вертикально, выпустил другую очередь в небо и затаился, — может, немец подумает, что стрелок убит. Немец перестал стрелять по кабине Бравкова. Он поднялся выше, нацелился на плоскость бомбардировщика. Этого и надо было Бравкову. Он навел пулемет и застрочил длинной очередью, вонзая ее в правую плоскость и кабину истребителя. Выпуская полосу черного дыма, тот в левом боевом развороте стал удаляться, показывая пикового туза на правом борту.