Каменный пояс, 1983

Зайцев Александр А.

— Зачем плохие? Только, сказать по правде, бессильные они. Не поднимут! А мне, а я… — заволновался Михаил Иванович в поисках особенно убедительных доводов, — я самостоятельно хочу наладить хозяйство, а не как некоторые.

— Которые?

— Которым хвост ветер набок заносит.

Александр Гаврилович задумался. Сиволапов затаенно посапывал, глаза его припухли еще больше: момент был острый, решительный, и сердце его сильно и тревожно стучало. Наконец председатель водрузил на нос очки и черкнул на заявлении резолюцию:

«Выдать в счет зарплаты сорок пять рублей».

V

«Ну, с благополучным приземлением вас, Михаил Иванович», — поздравил сам себя Сиволапов. Теперь ему дышалось легче. И село другим повернулось боком, улыбнулось милым, простым своим обличьем, участливо заглянуло в глаза нового человека. И хотя еще предстояло добираться до хутора, который так славно называется — Талы, центральная усадьба казалась уже близкой, чуть ли не родной. Сюда придется наведываться по разной надобности, появятся знакомые, друзья найдутся, и покатится жизнь по широкой своей дороге.

Валентин

Филатов

СТИХИ

ИЗ РАННЕГО ДЕТСТВА

Печка вечером длинным С голодухи орет. Мама кляпом полынным Затыкает ей рот. Не ори, ненасытная, Ты у нас не одна… За окном недобитая Грохотала война.

ПЕСНЯ МАЛЬЧИКА 1943 ГОДА

Сделай, плотник, мне грабельки, Чтобы сами гребли. Ты откуй, кузнец, косу мне, Чтоб косила сама. Сделай, плотник, мне саночки, Чтоб возили дрова. Ты откуй, кузнец, пушку мне, Чтоб убил я войну.

ВОЙНА

Помню, я помню тот смерч у крыльца: Вышел отец и… не стало отца! Вслед за отцом, златокудр и румян, Бросился в смерч юный дядя Иван. А за Иваном начитанный Федор Хлопнул калиткой и канул, как в воду… Светлый наш дом содрогнулся от слез. Дед мой не плакал — к окошку «примерз». Вскоре и он, не по возрасту лих, Кинул себя в сатанеющий вихрь. Вышла и мама. Осталось нас трое: Бабушка, я да горючее горе. Вышел и я, было тихо кругом… Стоят обелиски за нашим углом.

ЛЕБЯЖЬИ ОЗЕРА

К Лебяжьим озерам мальчишкой иду, И надо же памяти так отключиться: Отчетливо помню траву-лебеду, Но только не лебедя — гордую птицу. Росла лебеда по крутым берегам И шею свою выгибала под ветром. Она была хлебом в бесхлебицу нам, И разве забудешь когда-то об этом? О, память моя, будь добра, напрягись, В курносый мой мир дай мне лучше вглядеться… По-моему, лебеди все ж родились Поздней, чем мое слишком взрослое детство.

«ЮНОСТЬ»

Вечером, в последнюю пятницу каждого месяца, эти люди собираются в редакции областной молодежной газеты. Они приходят со строительных площадок, из заводских цехов, конструкторских бюро и студенческих аудиторий. Их, таких разных, объединяет любовь к поэзии, яркое ощущение жизни, умение откликаться на ее радости, печали, тревоги.

Все они молоды, только делают первые шаги в поэзии, но лучшие из стихов отмечены «лица необщим выражением», несут на себе печать их привязанностей и интересов. Сергей Бойцов ощущает родную историю как личное достояние, историческая память — герой многих его вещей; произведения Надежды Рождественской отличает мягкая доверительность интонации; стихи Станислава Жирова — темпераментный лирический напор. Поэтические опыты наших авторов неравноценны, порой неловки, но всегда искренни. Молодые поэты пишут коллективный портрет своего поколения и потому вправе рассчитывать на внимание.

В. Веселов, руководитель Курганского городского литературного объединения «Юность»

Сергей Бойцов

СТИХИ

ОСЕННИЙ РИФМОВНИК

1

Был лишь сентябрь на исходе, а на зеленую траву снег выпал. Знаю, о погоде речь заводить давно не в моде. Я так начну. Я не прерву. Нельзя, я знаю, рифмовать «любовь» и «кровь» — патент получен. Те камер-юнкер и поручик нам не позволят шельмовать. Но снег нелепый все летит, и кровь рифмуется с

любовью. А память — с временем и болью, как с Клаасом веселый Тиль. Всмотритесь в рифмы наших дат: солдаты, доты… Детство — где ты? Где куклы моей мамы? Нет их. Где дед мой? Знаю, он солдат. Уж скоро возрастом сравняться мне с ним, незримым, предстоит. Не приведет ли в рост подняться на рубеже, где он стоит?

2

О русская земля! Уже за шеломянем еси!

Слово о полку Игореве

За шеломянем, то есть там, где край небесного шелома, где счет теряется верстам, — мне слышен зов родного дома. Лишь только зов — еще ни крыш, ни ржи, с околицы разлитой. И лик позвавшего сокрыт. Ты ль, сорок лет тому убитый? Мне слышен голос кузнеца, за годы, реки и долины позвавший моего отца. Я отзовусь, мы триедины. Не вечные на вечном древе — единой ветви мы листва. Уйдем, навек закроем двери, но дверь не обсечет родства. За шеломянь, за горизонт позвав, дороги не укажет. И рыщет памяти дозор меж всех могил, скорбя у каждой. У каждой голову склонить мы вправе. Есть родство меж нами. Чужие матери сынами зовут нас, чтобы охранить от безысходного безродства. Когда в небесные поля уходят милые, сиротства не ведай, русская земля!

3

На Новгородщине я в гостях, на день проездом. Некому встретить гостя, только шумят о родных костях ели погоста. Несколько бабок свой доживают век. Помнят они, знаю и я с пеленок, что на войну провожали девяносто трех человек, что получили одну за одной восемьдесят шесть похоронок. Что пацаны, повзрослевшие в десять лет, разлетелись в свой срок по большой России. Их никто не винил, и вины их нет в том, что прежний уклад, как гнездо с перепелкой, скосили. Там, где дед мой ковал довоенные плуги, да шкворни, да недолгого счастья подковы, мой отец тосковал у родного подворья, словно спрошен был: кто вы? — Я княжовский, — он скажет, — налимов шарил в кати. Я двенадцатилетним лес сплавлял по Мологе. И служил. И работать не в тепленький край укатил… Он не скажет, смолчит… И деревня молчит при дороге.

* * *

И снова «Слово о полку…» читаю. Свет звезды, в те лета сверкнувший, высветит строку устава русского поэта. И первой заповедью в том в веках составленном уставе — слова не о судьбе и славе, а о служении простом.

Надежда Рождественская

СТИХИ

* * *

К журавлю шла поклоняться За рассветные сады. Дай глубинной, обжигающей, Первой свежести воды. Тот пропел мне песню старую, Незабытую свою, Да откликнулся устало он В синем небе журавлю, Да крылами деревянными Размахнулся, что есть сил, Словно жизнь такую странную Изменить меня просил.