Каменный пояс, 1984
Шрифт:
Удивительно, как не сгорели наши уши от стыда! Ведь еще в школе «проходили» великое «Слово…», даже наизусть заучивали: «Боян бо вещий аще кому хотяше песнь творити…» После письма Владимира Павловича, умудренные его «шпилькой», снова вернулись к «Слову о полку Игореве», и теперь этот памятник русской культуры навсегда в сердце нашем.
Сегодня мы удивляемся, какой богатой, насыщенной жизнью жил в 1961 году Владимир Павлович Бирюков. Тогда же мы не удивлялись, видимо, просто не понимали этого. У Б. А. Ручьева есть строки: «И все-то в юности казалось проще — и звезды ближе и земля круглей…» Это, может, и о нас тогдашних. А В. П. Бирюков совершал тогда свой каждодневный подвиг. И находил время рассказать о своих делах нам:
«Ваши предположения относительно здоровья верны касательно трех последних дней (то и дело лежу), а о хронических недочетах, к которым привык, я уж не говорю.
У меня на столе гора писем, на которые я должен отвечать и отвечаю постепенно. Вот и Ваше письмо ждало очереди.
В конце мая и начале июня я был в поездке в Москве. Хотелось поучиться технике и методике хранения архивных литературоведческих и искусствоведческих материалов, чтобы положить их в основу Уральского архива литературы и искусства.
В Москве я пробыл недолго, всего шесть дней, — более быстро мог бы завершить все дела, но мешают московские расстояния, а учреждения, с которыми имел дело, находятся далеко друг от друга.
Последним по времени моего посещения был Центральный архив литературы и искусства СССР. Там неожиданно для меня поставили вопрос о создании на основе моего собрания Уральского филиала ЦГАЛИ. Весь вопрос теперь о месте этого филиала. Для жизни Шадринск-то меня устраивает, но для работы все же нужен областной город, пусть даже Курган. Так ставят вопрос в ЦГАЛИ и в Союзе писателей РСФСР.
В середине мая я устраивал выставку наиболее интересных материалов из своего собрания в Курганском педагогическом институте, для чего тот подавал для перевозки экспонатов свой автобус. Эту выставку я должен был повторить в Шадринском пединституте, о чем и сказал в ЦГАЛИ.
— Вот и хорошо: когда выставку устроите, сообщите нам, мы командируем к вам своего сотрудника, — сказал мне начальник ЦГАЛИ.
Шадринскую выставку я организовал несколько по иной программе, расширенной, да и выставочный зал был не чета курганскому. Сейчас я пропустил через выставку тех, кто интересовался, главным образом педагогов-заочников. Ректорат института просит оставить выставку до начала учебных занятий на всех курсах института (не раньше начала октября). Поэтому она еще не разобрана. Просит также обогатить ее такими материалами, которые могли бы быть особенно интересными для студентов.
Оставил я выставку и в тех целях, что если приедет представитель Центрального архива литературы и искусства, так чтобы было что показать.
На выставку приезжал собкор «Правды» по нашей и Челябинской областям писатель А. А. Шмаков. Он ставит вопрос о повторении выставки в Челябинске и, возможно, выставка там будет проведена в сентябре, когда челябинцы хотят отметить 225-летие своего города. Сейчас дело только за моим окончательным согласием, а для того я должен сообразить, что бы, заинтересующее челябинцев, я мог бы дать на выставку.
Вот чем я дышу, что работаю и что предполагаю работать.
Число моих книг и брошюр перевалило уже за три десятка, но вся беда в том, что издавались они в уральских местах и небольшими тиражами, быстро расходились преимущественно в тех областях, где издавались, а потому для широкого уральского распространения были недоступны»
…С тех пор прошло немало лет, сегодня мы удивляемся мужеству и подвижничеству Владимира Павловича. А тогда? В те годы? Тогда казалось, что Владимир Павлович бессмертен. Думалось — все впереди, при желании что-то можно и повторить. Только теперь стало понятным, что каждый миг жизни необратим. Вот письмо В. П. Бирюкова от 8 декабря 1961 года:
«Други мои!
Если бы у меня не тяжело больная жена, если бы не рыскать по городу в поисках продовольствия, если бы не пилить и не колоть дров, если бы не выгребать золу из трех печей и не топить их, если бы не убирать сугробов с тротуара и дорожек во дворе, если не делать множества предвиденных и непредвиденных работ по хозяйству, то сколько бы я написал «трудов» и писем ответных…
Чувствую, что у обоих у Вас трудностей в жизни и работе много, но не унывайте. Порой мне кажется, если бы не 74-й, а 47-й, то я бы искал трудностей, — они и закаляют и обогащают опытом».
За последние строки спасибо Владимиру Павловичу. Но начало письма. Оно обожгло наши души. И тогда один из нас пишет в Курганский обком комсомола. Вскоре пришел ответ:
«На Ваше письмо сообщаем, что в настоящее время комсомольцы автомеханического техникума повседневно оказывают помощь т. Бирюкову В. П. в обеспечении водой и распиловке дров. От какой-либо другой помощи он отказался».
Время брало свое. По письмам чувствуется, как Владимир Павлович устал. Вряд ли мы понимали это тогда… А он, несгибаемого мужества человек, поддерживал нас, молодых и физически сильных людей. И всегда говорил про свое Главное дело, которому посвятил всю свою жизнь без остатка. Одно из последних писем Бирюкова к нам весьма характерно:
«Други мои, Александр Алексеевич и Владимир Павлович!
Уж извините, что опять пишу Вам один и тот же текст письма. Отвечаю на затронутое в Ваших письмах.
Сказ о горе Иремель интересен, но надо было записать словами рассказчика, а также точно и полностью обозначить его имя, место записи и от кого он слышал (возраст!). Филолог знает это требование…
Сказка о Колчаке любопытна [10] .
Я давно и, с виду, немножко прихварываю, так что сегодня для голосования ко мне приходили с избирательного участка с урной. Беда неудобно быть стариком! Желаю Вам как можно дольше не стариться».
10
«Сказка о царе-Колчаке и его приспешниках» была записана А. Черепановым в г. Пласте от участника блюхеровского партизанского похода пенсионера Т. Б. Швалева.
И еще вспоминается, а вернее никогда не забывается, заключительная строка из его письма от 12 ноября 1962 года:
«Ну, всего, всего Вам лучшего и больших удач в деле ловли крупиц народной мудрости!
Вот и перечитаны мудрые старые письма. Снова мы встретились с Владимиром Павловичем Бирюковым, послушали его заветные мысли, воскресили память о былых днях, о большом патриоте Урала.
И жить хочется так, как он нам наказывал: любить великую Россию, свой родной Урал и вечно живое народное слово.
Леонид Саксон
НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ АЛЕКСАНДРА ЗАВАЛИШИНА
Имя Александра Ивановича Завалишина (1891—1939) известно многим любителям уральской литературы. И не только уральской. Произведения этого талантливого художника завоевали самую широкую известность в конце 20-х — начале 30-х годов, когда он, будучи членом Всероссийского общества крестьянских писателей, выпустил в свет ряд прозаических сборников (крупнейший из них — «Пепел», 1928), а также написал пьесы «Партбилет» (1929) и «Стройфронт» (1930), поставленные московским Театром Революции. К сожалению, далеко не все из богатого наследия Завалишина дошло до современного читателя. Широкая публика, конечно, знает пьесу «Стройфронт» о героях Магнитки, постановку которой с успехом возобновил на уральской сцене Магнитогорский драмтеатр имени А. С. Пушкина. Известен также итоговый сборник Завалишина, выпущенный в 1959 году издательством «Советский писатель» (с тех пор его произведения не издавались). Ранние же произведения художника, знакомящие нас с бытом и нравами уральского города предреволюционной эпохи, произведения, которые царская цензура запрещала и к работе над которыми автор не вернулся после 1917 года ввиду более злободневных агитационных задач, остались неопубликованными, неизученными.
Путь Завалишина в литературу был трудным и сложным. Он начался в 1910 году в Оренбурге, где молодой автор вместе с Н. Афиногеновым выпустил сборник «Серый труд», через месяц конфискованный в магазинах из-за «крамольного» содержания. В сборнике был напечатан рассказ Завалишина «Душегуб и ведьма» — небольшая бытовая зарисовка, повествующая о темном мирке жадной мещанской семьи. Кружок молодых, революционно настроенных литераторов во главе с Н. Афиногеновым, куда входит и Завалишин, готовит новый сборник «Севы» (1913), а в нем — рассказ Завалишина «Жизнь, ты нужна». К этому времени им были уже написаны «Рассказ о былом», «Сын» («Из полицейской жизни»), близкие другому юношескому рассказу молодого прозаика — «Городничий XX века».
Ранняя проза Завалишина привлекла внимание известного русского писателя и библиографа Николая Александровича Рубакина, переписку с которым начинающий литератор завязал в 1913 году.
«Это от строчки до строчки истина, — сообщает Завалишин Рубакину в 1913 году. — Все в нем (рассказе «Победа добра» — Л. С.) написанное лично мною пережито, перечувствовано, передумано, потому что я являюсь не только автором, а, главное, героем этого рассказа».
По поводу второго рассказа, «Городничий XX века», в котором показана уже реальная обстановка заштатного города Оренбургской губернии и его властитель — паук-городничий, Рубакин отвечал:
«Вы близко изучили нравы такой среды, которая очень мало освещена в литературе… Далее, у Вас есть умение писать: хороший слог, есть наблюдательность… Вы писать можете, и я советую вам немедленно заняться опытами в этом деле, хотя бы ради практики в видах будущего» [11] .
Он рекомендует начинающему прозаику рассказы Глеба Успенского, Льва Толстого, статьи Добролюбова, Писарева. Завалишин многое еще не умеет по-настоящему описать, сюжетно связать отдельные главы рассказа, но чувствуется, как овладевает молодой художник своим оригинальным стилем, своей темой, позднее ставшей для него главной во всем творчестве, в прозе и драматургии — темой будничной, повседневной жизни простых людей.
11
Впервые сообщено в кн. А. Шмакова «Письма из Лозанны». Челябинск: Южно-Уральское кн. изд-во, 1980, с. 6—19.