Каменный пояс, 1985
Шрифт:
Одно стремление, один порыв владеют Альбертом — на фронт!
Но «…мы все еще в лагере, маршируем, стреляем, хотя нам все это уже надоело по горло! Я начинаю опасаться, что фронта мы можем не увидеть до конца войны… Некоторые товарищи говорят: «Что ты мучаешься? Разве не известно во всем мире, что Гитлер — это еще не Германия, а Германия — не Гитлер? Что антифашистская Германия ведет упорную, требующую больших жертв борьбу против Гитлера? Разве не во всем мире известно, что она отправила своих бойцов в Испанию, чтобы сражаться против фашизма?» Я говорю себе, что все это так. Но мы не имеем права успокаивать себя до тех пор, пока последний виновник войны, последний поджигатель не будет выдан порабощенным народам и осужден их суровым и справедливым судом!»
Под этими письмами стоят даты: август, сентябрь, октябрь 41-го! Фашистские полчища рвутся к Москве. Кажется, нет силы, которая способна их задержать. Но Альберт уверен: есть такая сила! Это Красная Армия, советский народ,
До нас дошли одиннадцать писем Альберта к Клавдии. О чем бы он ни писал, это письма любящего, влюбленного. Это письма о любви к жене и к ее Родине, и ненависти к тем, кто принес его любимой и ее стране горе и страдания.
«…Я вспоминаю один наш разговор. Это было по дороге домой с первого концерта, который мы слушали вместе в городском парке в Челябинске. Тогда ты говорила о качествах, которыми должен обладать идеальный, в твоем понимании, мужчина: быть внимательным к жене, уважать, любить ее, быть опрятным в одежде и т. д.
Иногда, вспоминая нашу короткую совместную жизнь, я думаю, что многое во мне должно было тебя разочаровать. Но все же я счастлив, что мы пережили чудесные дни нашего короткого супружества, и надеюсь, что у нас еще многое впереди, когда окончится война…»
«…Я не знаю, получаешь ли ты мои письма и где ты находишься. У меня новый адрес, и только сейчас я посылаю его товарищам, которые остались на старом месте, чтобы они пересылали мне твои письма.
…Ты помнишь, как говорил Вертер: «Тот, кто познал тоску, знает, как я страдаю!» Все это относится и ко мне. Ты мне необходима вся как есть, одних писем мне мало. Но тем не менее я скучаю по твоим письмам, хочу чувствовать твою душу, мнения, мысли… Насколько я тебя знаю, ты должна чувствовать то же самое…»
В том же письме:
…«Как ты живешь? Чем занимаешься? Довольна ли своей работой? Этот вопрос, собственно, излишен, так как ты всегда довольна, когда лечишь своих больных. Есть ли у тебя свободное время, и как ты его проводишь? Поправилась ты или похудела? Ты должна регулярно питаться, а не только пробовать пищу… Пожалуйста, пиши мне чаще и больше. Я здоров, чувствую себя хорошо, ем за троих, курю за десятерых. Хотел бы побыстрее попасть на фронт, а потом через Берлин и Прагу вернуться к тебе…»
Пожалуй, ни об одном периоде жизни Альберта мы не знаем так много, как об этом — от него самого, благодаря его письмам. Он проходит военную подготовку, занимается с товарищами немецким языком, тоскует о жене, в свободные минуты читает, слушает музыку. И все это время он живет напряженной внутренней жизнью. Его личная судьба переплелась с судьбой эпохи. В эти трагические дни он ни на секунду не усомнился, не дрогнул, не потерял веры.
«…Как далеко и точно предвидел Маркс, когда говорил: «Имеются только две возможности развития человечества: социализм или варварство». В третьем поколении после нас, читая о фашистских злодеяниях, никто не поверит, что возможны были подобные вещи.
Речь сейчас идет не только о социализме в Советском Союзе. Речь идет об историческом решении вопроса, который поставил Маркс для всего человечества. И здесь можно и нужно не щадить свою жизнь. Это было бы просто преступлением.
…Ты знаешь, я люблю жизнь, люблю быть веселым, люблю шутить. Меня не мучают мысли о самоубийстве. Но в нашем деле борьба идет не на жизнь, а на смерть. «Социализм — или варварство!» Я себя причислил к социализму! Это мой долг! И свой долг мы выполним, и партию, которая нас воспитала, не опозорим…»
Только в конце ноября Альберту, наконец, удается получить адрес Клавдии. Его прислали из Челябинска. Наконец-то он может написать ей, зная, что его строки дойдут до адресата.
«…Приказа «На фронт!» мы так и не получили. Нас поставили на зимние квартиры. Не успели мы там поселиться, как меня и ряд других товарищей вызвали к комиссару бригады. После разговора о партийном прошлом и ряда военных вопросов, нам приказали снять форму, которой мы так гордились, и проходить штатскую службу в той же организации. Нас послали в специальную школу, где я и нахожусь в настоящее время…»
Из следующего письма мы узнаем, где был Альберт в самые трудные и трагические дни 41-го года. Фашистские полчища все ближе к Москве. Город объявлен на осадном положении. Все, кто может сражаться, берут в руки оружие. Уходят на фронт коммунистические батальоны. На Восток увозят женщин, детей. И в одном из таких эшелонов — Альберт и его товарищи. «Эвакуироваться!» — таков приказ; школа находилась в тылу.
«…Как мы страдали, когда покидали Москву! Мы стыдились себя, казались себе трусливыми беглецами. А то, что нам говорили люди за время долгого пути нашего эшелона, жгло нас как огонь. Это были не очень приятные и любезные вещи. Но мы должны были молчать, ни одного слова в свою защиту!
…Сейчас все это позади. Мы возвращаемся туда, где идет борьба. Только там сможем доказать, кто мы…»
«…Война принесет нам еще
«…Чем были бы мы без нашей партии, которая нас воспитала? Но каждый из нас живет также и своей личной жизнью. У нас с тобой это почти привело к семье. Я говорю — почти, хотя мы официально считаемся семьей. Иногда я спрашиваю себя, не было ли это коротким прекрасным сном? Действительно, вместе мы провели только десять дней. А все, что было раньше и позднее, — это встречи любящих людей на несколько часов.
Ах, Клавдия, как я тоскую о тебе, о нашей совместной жизни! Когда это станет возможным? Спрашивать об этом — значит, задавать два вопроса: когда мы победим, и доживем ли мы с тобой до победы? Но будь уверена, что ты скорее станешь вдовой героя, чем женой труса…»
«…Самое замечательное — это большая победа под Москвой, под Ленинградом и Ростовом… Как это действует на население в Германии, ты даже не можешь себе представить. Нацисты пытаются скрывать правду, но она проникает в страну через тысячи каналов…
Мои друзья, которые работают в лагерях для военнопленных, сообщают интереснейшие вещи. Коричневый туман постепенно рассеивается. И чем сильнее бьется Красная Армия, тем сильнее этот процесс «по ту сторону»…
«…Здорова ли ты? Довольна ли ты своей работой? Какое у тебя окружение? Есть ли у тебя возможность совершенствоваться в своей профессии? Как у тебя с занятиями по хирургии? Думаешь ли ты хоть немного обо мне, или у тебя для этого нет времени?..»
«…Сердечно благодарю тебя, дорогая, за фото. Ты поправилась, товарищ капитан! Теперь я верю, что ты здорова и чувствуешь себя неплохо. Ты выглядишь очень мило в своей форме, товарищ капитан, очень мило!..»
(Через 33 года этот снимок покажут в Берлине младшему брату Альберта, Вернеру, и он напишет Клавдии: «Мне показали твою фотографию, на которой ты снята в военной форме. У тебя на ней очень суровый вид…»)
«…Ты спрашиваешь, почему я не уверен в нашей встрече после войны? Лишь потому, что война требует борьбы, жертв, что на войне можно погибнуть.
Ты знаешь — я не боюсь умереть за свои убеждения. Ты знаешь, как я люблю жизнь, борьбу. Но я пытаюсь учесть все, что может со мной случиться. И ясно, что если на фронте находятся двое, погибнуть может кто-нибудь один из них.
Мы оба в армии, хотя пока еще не на переднем крае. Но завтра это непременно будет, и мы оба готовы выполнить любое задание партии. А в такие моменты невозможно думать о своей личной безопасности или безопасности своей семьи. В этом, насколько я тебя знаю, мы едины. Только это, только это занимает мои мысли. Такую разлуку я считаю возможной. Но я никогда не думал, что наша победа разлучит нас…»
«…Сегодня утром мне сообщили, чтобы я был готов к отъезду. Завтра, самое позднее — послезавтра я уезжаю. Подробностей я еще не знаю, а если бы и знал, то, конечно, не мог бы тебе ничего сообщить. Одно ясно — обратной дороги нет! Теперь — только вперед! Когда ты получишь это письмо, я буду уже в пути…»
Альберт много думает о судьбе немецкого народа, внимательно следит за сообщениями о том, что происходит в германской армии, в ее тылу, в самой Германии, в оккупированной Европе.
Подтверждение своим мыслям он находит в «Правде», где опубликовано обращение германской компартии к немецкому народу.
Получив от Клавдии письмо, написанное в годовщину их свадьбы, Альберт думает о том, как складывается его личная жизнь. Почти десять лет он не видел родных и ничего не знает об их судьбе.
«За это время трудной борьбы я забыл дни рождения отца и матери, — пишет он Клавдии. — Но годовщина нашей свадьбы прошла у меня по-другому. Как и тебя, меня охватили воспоминания о коротких днях нашей совместной жизни. И некоторые разговоры, споры, которые мы вели в те дни, заново пронеслись в моей памяти…»
«…Ты опять изучаешь новый язык — азербайджанский, чтобы говорить с ранеными бойцами на их родном языке. Им это будет приятно. Такое внимание особенно приятно больному человеку. Есть у этого и политический смысл, если учесть, с каким озлоблением проповедуется расовая ненависть по другую сторону фронта. Достаточно ли мы делали, чтобы убедить, что мы глубоко интернациональны? За последнее время меня тоже коснулись подобные переживания…»
Однажды, когда Альберт в военной форме ехал в метро, к нему обратился с вопросом командир Красной Армии. Услышав ответ, насторожился:
— Кто вы?
— Я немец.
— Немец? Из Поволжья?
«…Он был очень удивлен, узнав, что я — немец, да еще из Германии. «Но разве могут они быть в Красной Армии?» — спросил он с недоумением, глядя на мою форму. Еще больше его изумили мои слова, что моя ответственность перед советской властью намного больше, чем у любого красноармейца, так как трое моих братьев, по всей вероятности, мобилизованы и воюют против нас. Во всяком случае, к нам они еще не перешли, хотя, по всей вероятности, они знают, что я здесь».