Каменный пояс, 1987
Шрифт:
— Ну, ну. — Черноскулов выдавил улыбку.
У стола появился незнакомый парень.
— У вас свободно?
— Занято! — резко ответил Черноскулов, хотя два места пустовали. И тут же добавил: — Двигай, милок, дальше, там места есть. Мы ждем приятелей.
Парень ушел. Черноскулов опять пригласил официантку, еще заказал водки. Сергей, уже захмелевший, противился, отговаривал. Вытянув из внутреннего кармана пиджака пачку денег, он отделил непослушными пальцами две десятки, протянул официантке, пробормотал:
— Больше ничего не надо.
— Мне двести, дорогуша.
— А говоришь —
— За-ра-бо-тал! Понял?
— Сказывай сказки.
— Не веришь! Не верь. — Сергей попытался встать и уйти, но Черноскулов удержал его за плечо.
— Серж, не уходи. Не хочешь — не пей, просто посиди. Меня не пробрало. Душу раздирает. Глотну еще малость. Потом увезу тебя на такси. Домой увезу.
Сергей пьяно посмотрел на Черноскулова, мотнул головой. И хотя он упрямился, отказывался пить, Черноскулов не унимался, ласково, но назойливо упрашивал:
— Ну, глоток. Один глоток, Серж. За тебя. За твое здоровье, Серж. Ты же хороший парень, Серж. Умница. Тебя все любят…
И Сергей, разомлевший, делал очередной глоток. Расплывшееся лицо Черноскулова то отдалялось, то снова приближалось. Грянула оглушительная музыка, начались суматошные танцы-тряски. Черноскулов протянул подошедшей официантке деньги и под шум взбудораженного зала поднял Сергея с мягкого кресла, вывел на улицу. В низком небе ворочались уродливые облака. Кругом серо, тускло. Даже маленький, всегда ухоженный сквер, приткнутый к ресторану, казался неряшливым. Сюда и завел Черноскулов Лоскутникова, усадил на скамью под дряхлый клен.
Не прошло и пяти минут, как Сергей свалился на бок и уснул. Черноскулов склонился над ним, подергал за лацкан пиджака, за ухо, расстегнул пиджак Сергея, вытянул пачку денег, сунул в свой карман, неторопливо вышел из сквера и лишь потом ускорил шаг. Свернув за угол и пройдя еще квартал, он остановился у телефона-автомата, два раза крутнул диск:
— Милиция?! В сквере у ресторана «Вечерний» валяется пьяный!
«Завтра поглядим, Сергуня, как ты запляшешь, — думал Черноскулов, шагая вразвалку. — Притопаешь ко мне, как пить дать. Никуда не денешься. Тогда и покалякаем. Не верю, чтобы не помог мне… Уломаю».
Проснулся Лоскутников глубокой ночью. Тяжелую голову разламывала острая боль. К горлу подступала тошнота. Во рту — сушь. Хотелось пить. Открыв глаза, он не сразу понял, где находится. Длинную комнату, окна которой были задернуты белыми легкими шторами, освещала одна лампочка, слабо распылявшая свет. Кушетки, выстроенные в два ряда, заправлены чистыми простынями. Слева и справа спали мужчины — человек десять. Монотонный храп разносился по всем углам. Здесь все походило на больничную палату, но в следующую минуту в проеме открытых дверей появился милиционер в распахнутом синем халате. Вытрезвитель! Сергей поморщился, зажмурил глаза. И все этот проклятый ресторан! И все эта проклятая выпивка! В больной голове смутно вставала картина начала вечера: он постоял у порога, осмотрелся, выбрал стол, сел и сделал заказ… Неслышно подошел Черноскулов. Пили… Дальнейшие события не задержались в памяти. Сколько Сергей ни старался, ничего вспомнить не мог.
Сергей
Рослый, с пышными усами старшина милиции Угрюмов устало поглядел на Сергея, стоявшего в трусах и майке против двухтумбового стола. Старшина расспросил и записал на листе фамилию, имя, отчество, день, год и место рождения, домашний адрес, место работы. Эти данные он передал кому-то по телефону и стал ждать. Минуты через три сказал в телефон: «Все совпадает? Хорошо. Спасибо». Опуская трубку на рычаги, спросил:
— В вытрезвителе первый раз?
— Первый, — горько вздохнул Лоскутников. — И последний.
— Часто пьете?
— Нет.
— А не пить можно?
— Можно.
— Все, с кем доводилось говорить, согласны, — ворчал Угрюмов, — но не все умеют сдержать себя. Потому и не перевелись «шатуны», выписывающие ногами кренделя.
Пока Лоскутников одевался, Угрюмов заполнял акт, продолжая ворчать:
— Из «шатунов» получаются «падуны». Упадет и подняться не может. Таких сам господь повелевал подбирать и доставлять сюда. Вас тоже можно причислить к «падунам», хотя вы не валялись под забором, а лежали на скамье.
— Где? — вырвалось у Лоскутникова.
— В сквере у ресторана «Вечерний».
— А… — Лоскутников осекся, лихорадочно обшаривая карманы пиджака и брюк. — А деньги? Где деньги?
— Какие деньги? — старшина перестал писать, вскинул глаза на Сергея.
— У меня было триста пятьдесят рублей. Пусть двадцать-двадцать пять пропил. Остальные должны быть.
— Триста пятьдесят?
— Зарплата и отпускные.
— Вас доставили общественники. При них проверяли одежду. Денег не было. Вот подписи. — Угрюмов ткнул пальцем в исписанную бумагу. — Что деньги у вас были — верю. Но когда? В том вопрос. Искать надо там, где вы находились. Пили где?
— В ресторане «Вечерний».
— С кем?
— С одним знакомым.
— Повидайте его. Он, может, на хранение взял. А помните, как расплачивались с официанткой?
— Смутно.
— Советую сходить к ней. Авось подскажет что-то дельное. С пьяными всякое приключается. Как-то привезли ночью одного здоровяка. На нем майка да трусы, больше ничего. Утверждает: ограбили. В каком месте — не помнит. Поехали туда, где подняли, стали шарить кругом. В разных местах нашли пиджак, брюки и туфли. Вот так-то, молодой человек. А сейчас распишитесь в акте, получите квитанцию на оплату за услуги и дуйте домой. Вас наверняка потеряли.
Лоскутников поставил в акте короткую неразборчивую подпись, получил квитанцию и, хмурясь, ушел. Ночь стояла темная, мокрая. Дул сырой встречный ветер. Сергей понуро брел по затихшим, пустынным улицам. На душе было гадко.
— Почему не предупредил, что так поздно придешь? — с тревогой упрекнула Дарья Семеновна, впуская сына домой. — Скоро уж утро. Я вся извелась, измаялась, всякое передумала, места себе не нахожу.
— Так вышло…
Никогда Сергей прежде не видел у матери такое утомленное, бескровное, постаревшее лицо с резкой синевой под потухшими глазами. Ему захотелось утешить ее, сказать что-то нежное, но не приученный с детства к ласкам, он не смог отыскать слов.