Каменный убийца
Шрифт:
Улыбка на лице Марианы сменилась серьезным выражением. От этого женщина не стала привлекательнее. Теперь она казалась мрачной уродиной.
– Я выросла в «Дисней уорлд». Снаружи он смотрелся неплохо. Для того и строился. Но внутри все механическое. Никогда не знаешь, что там настоящее. Слишком много вежливости, слишком много улыбок. Улыбки стали меня пугать. Ни одного слова поперек. Но и ни одного слова поддержки. Ты никогда не знаешь, что люди чувствуют на самом деле. Мы держали свои чувства при себе. И
Занятно, каким важным может оказаться всего одно слово.
– Что вы имеете в виду, говоря «почти»?
– Глупо было бы сообщать моей семье все.
Она вдруг стала жеманиться, чуть ли не заигрывать с ним. У него это вызвало отвращение.
– И что вы от них утаивали?
– Всякие мелочи. Например, чем я зарабатываю на жизнь.
– Чем же?
– Я архитектор. Проектирую дома.
Бовуар подумал, что знает, какие дома она проектирует. Дома, которые призваны производить впечатление, безвкусные, претенциозные и большие. Громкие дома, в которых на самом деле никто не живет.
– Что еще вы от них скрываете?
Мариана помолчала, оглянулась, потом подалась вперед:
– Бин.
– Вашего ребенка?
Она кивнула.
– И что такое с вашим ребенком? – Перо Бовуара замерло над блокнотом.
– Я им не сказала.
– Не сказали, кто отец?
Он нарушил главные правила допроса. Ответил на собственный вопрос. Мариана отрицательно покачала головой и улыбнулась.
– Конечно, этого я им тоже не сказала. На этот вопрос нет ответа, – загадочно произнесла она. – Я не сказала им, кто Бин.
Бовуар вдруг почувствовал озноб.
– И кто же Бин?
– Вот именно. Даже вы не знаете. Но как это ни печально, Бин приближается к подростковому возрасту, и вскоре это станет очевидно.
Бовуару понадобилось несколько секунд, чтобы оценить услышанное. Он уронил авторучку, она покатилась со стола и упала на устланный ковром пол.
– Вы намекаете, что не сказали вашей семье, мальчик Бин или девочка?
Мариана Морроу кивнула и сделала большой глоток настойки.
– Вообще-то, вкус не так уж и дурен. Наверно, ко всему можно привыкнуть.
У Бовуара на сей счет были сомнения. Он вот уже пятнадцать лет работал со старшим инспектором, расследовал убийства, но так и не мог привыкнуть к невменяемости англичан. Она казалась ему бездонной и бессмысленной. Кем же это нужно быть, чтобы скрывать пол своего ребенка?
– Это моя маленькая дань моему воспитанию, инспектор. Бин – мой ребенок и моя тайна. Не могу вам передать, как это здорово – знать что-то, о чем неизвестно этой семейке, которая знает все.
Вот долбаные англичане, подумал Бовуар. Если бы он попытался выкинуть что-нибудь в этом роде, матушка огрела бы его скалкой.
– А сами они не могут спросить
Мариана разразилась смехом. Капельки помидорного сока упали на сосновый стол перед Бовуаром.
– Вы шутите? Чтобы Морроу что-то спрашивали? И тем самым расписались в своем незнании? – Она заговорщицки подалась вперед, и Бовуар невольно тоже подался ей навстречу. – В этом-то и весь блеск. Мое лучшее оружие – их самомнение.
Бовуар с отвращением отпрянул от нее. Неужели женщина, мать может поступать так? Его мать готова была бы умереть за него, убить, если бы ему грозила опасность. Это было естественно. А то, что сидело перед ним, было неестественным.
– А что вы будете делать, когда это перестанет быть тайной, мадемуазель? Когда Бин повзрослеет? Или просто расскажет им про себя?
Будь он проклят, если спросит про пол ее чада. Он не доставит ей удовольствия, признав, что ему это интересно.
– В моем распоряжении всегда есть имя Бин, чтобы мучить ее.
– Ее?
– Мою мать.
Бовуару невыносимо было смотреть на эту женщину, которая родила биологическое оружие, нацеленное на ее мать. Он начал думать, что убили не того члена семейства Морроу.
– Кому могло понадобиться убивать вашу сестру?
– Вы имеете в виду кого-то из нас?
Это был вопрос, и на этот раз Бовуар предпочел ответить на него молчанием.
– Не смотрите на меня. Я ее слишком мало знала – зачем мне ее убивать? Она лет тридцать назад уехала. А то и больше. Но одно я вам могу сказать, инспектор. Она могла держаться от нас за тысячу миль, но она все-таки оставалась Морроу. А Морроу лгут, Морроу хранят друг от друга тайны. Это наша валюта. Не верьте им, инспектор. Не верьте ни одному их слову.
Это было, пожалуй, первое из всего сказанного ею, чему он мог поверить.
– Джулия рассорилась с нашим отцом, – сказал Питер. – Что послужило причиной, мне неизвестно.
– И вам не было любопытно? – спросил Гамаш.
Два этих высоких человека прошли по сырому газону «Охотничьей» и остановились на берегу. Озеро было серым, а дальний берег окутан туманом. Птицы выбрались из своих гнезд и ловили насекомых; время от времени с дальнего берега доносился крик гагары.
Питер натянуто улыбнулся:
– Любопытство в нашем доме не поощряется. Оно считается грубостью. Грубо задавать вопросы, грубо слишком громко или слишком долго смеяться, грубо плакать, грубо противоречить. Так что – нет, я не проявлял любопытства.
– Значит, она ушла из дома, когда ей было немногим за двадцать. Томасу было на два года больше, а вам?
– Восемнадцать.
– Точная цифра.
– Вы же знаете, я люблю точность, – сказал Питер, на этот раз с искренней улыбкой.