Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском
Шрифт:
Студенческая сходка, которая открылась речью в защиту прав рабочего класса и продолжалась сбором средств для бастующих рабочих, была еще одним убедительным доказательством правильности этой мысли.
Катя добилась своего. Олтаржевский не в силах был противостоять ее напору, И сам провел ее в покои Аничкова дворца.
Но перед тем, как капитулировать, Олтаржевский долго сопротивлялся. И все время бросал умоляющие взоры на Михаила, но тот не принимал участия в их споре, зная, что своим вмешательством только подольет масла в огонь.
Он сидел за столом и писал статью о только
А Катя ожесточенно спорила с Олтаржевским.
— Отстраняя меня от участия в великом деле, ты полагаешь себя правым? — наступала она. — Чего доброго, мнишь себя рыцарем, спасающим даму от грозной опасности? Никакой ты не рыцарь! Ты тупой немецкий бюргер, типичный филистер, предоставляющий женщине довольствоваться проклятыми тремя «К» — Kirche, Kinder, Kuche [1] .
1
Церковь, дети, кухня (нем.).
— Ну при чем тут рыцарь и при чем бюргер, — возражал обиженный до слез Олтаржевский. — Никто тебя ни от чего не отстраняет. Но зачем самой проситься в Петропавловскую крепость? Пользы от этого посещения дворца на грош, а риск огромный. Ты пойми: во дворце работают несколько артелей мастеровых. Все мужики. Ни одной женщины. Всем бросится в глаза, если вдруг во дворце появится женщина…
— Я же и говорю: женщина должна сидеть на кухне…
— Ну как ты не хочешь понять, — разгорячился Олтаржевский, — что стоящий у входа городовой сразу приметит тебя и немедленно доложит по начальству. Не говоря о том, что и среди мастеровых наверняка есть подсаженный к ним филер. Может быть, и не один. После взрыва в Зимнем дворце охранка стала гораздо умнее!
Катя, конечно, понимала, что Олтаржевский прав, но продолжала спорить:
— Но почему именно меня должны приметить?
— Матка боска! — воскликнул Олтаржевский. — Да именно потому, что ты будешь единственная женщина среди всех работающих во дворце мужчин!
— Опять женщина!
— Но я же не виноват, что всемогущий пан бог создал тебя женщиной!
— И напрасно! — отрезала Катя и задумалась. Олтаржевский кинул торжествующий взгляд на Михаила: удалось все-таки найти неопровержимый довод. Но Михаил только головой покачал; он-то знал Катю гораздо лучше.
И действительно, Катя отыскала выход.
— Хорошо! — сказала она. — Исправим ошибку пана бога. Я переоденусь мужчиной. Не маши руками. Я много раз играла в водевилях с переодеванием и отлично выгляжу в мужском костюме.
В конце концов после долгих препирательств Олтаржевскому пришлось уступить. Решили, что Катя пойдет во дворец в качестве писца, обойдет все комнаты дворца и будет записывать все распоряжения, которые Олтаржевский отдаст мастеровым.
Когда все детали операции были обговорены, Михаил спросил Олтаржевского:
— А почему ты сказал, и не просто сказал, а повторил дважды, что охранка стала умнее?
— Учится на ошибках, — сказал Олтаржевский. — Вот я тебе прочитаю любопытнейший документ — выдержку
— Очень любопытный документ, — согласился Михаил.
— Но с того времени прошло полтора десятка лет. Целая эпоха. И охранка многому научилась.
— Дело даже не в самой охранке, точнее сказать, не только в охранке, — заметил Михаил. — Суть дела в том, что изменилась стратегия и тактика революционной борьбы. Было такое время, когда в революционерах ходили одни дворяне. Потом к ним примкнули разночинцы. Но это все люди, как говорится, из общества. За ними и следило Третье отделение, позднее — Департамент полиции. Простой народ в революционном движении, если не считать стихийных крестьянских бунтов, не принимал участия. Потому жандармы и не следили за простонародьем. Дворянин или разночинец в подвале царского дворца не поселится. А халтуринский взрыв и охранку научил многому. Теперь стали опасаться рабочих. Вот почему я тоже считаю, Катя, вовсе ни к чему тебе разгуливать по дворцу.
— Но мы ведь уже решили! — сказала Катя, и Михаил, махнув рукой, вернулся к своей статье.
Катя вернулась из дворца окрыленной.
Просидела целый вечер над планом, помечая на нем только ей понятными условными знаками, как размещена мебель в комнатах, какие комнаты сообщаются между собою, как расположены лестницы и переходы.
Сказала Михаилу:
— Теперь мне все ясно.
— Что именно?
— Все! — сказала Катя с нажимом.
— Когда же переезжает в Аничков дворец царская семья? — спросил Михаил.
— Это еще никому не известно.
— Что же тогда ясно? Катя ужасно рассердилась.
— Я вижу, — сказала она, раскрасневшись и дрожа от волнения, — тебе очень не хочется принимать участие в этом деле.
— Так если бы дело, а то пока одни домыслы.
— Тебе важнее твои трактирные беседы, всякие собрания и твои статьи, которые никому не нужны и которые никто и читать не станет!
— Но это же дело, пусть и не столь важное, как задуманное тобою, но все же дело.
— Теперь я вижу, что наши пути расходятся! — торжественно произнесла Катя.
Михаилу стало и смешно и горько. Раздосадованная, обидевшаяся на него Катя явно искала ссоры. Надо было тушить ссору в зародыше. И он ее потушил. Сумел убедить Катю, что когда дойдет до дела, у нее не будет ни малейшего повода на него обижаться.
И все же с того вечера в их давней и тесной дружбе возникла первая трещинка.
Кто же из них был тогда прав в этом первом серьезном споре? Катя, заявившая сгоряча, что пути их разошлись, или он, постаравшийся разубедить ее?