Камера смертников
Шрифт:
Страшное возбуждение вдруг овладело им – попытаться бежать, сейчас или никогда! Разве представится еще подобный случай? Стоит только приподняться, сделать бросок, уцепиться за остов вагона и перевалиться внутрь, распластавшись на прогоревших досках пола, чтобы не заметила охрана, а там паровоз вытянет тебя к желанной свободе, к лесу, подальше от камеры смертников и горящей станции.
Ну, рискнуть?! А если немцы останавливают эти вагоны и проверяют на выходе к перегону? И зачем они вытаскивают их отсюда – свалить под откос, расчистить любыми средствами путь для эшелонов с техникой и живой силой? Похоже...
Что
Приподнявшись, пограничник кинулся к составу. Только бы хватило дыхания, только бы опять не подкатила к горлу слабость, предательски подгибая колени, сжимая грудь жестким стальным обручем одышки и забирая силу из рук, только бы не свалило сейчас истощение нервов на допросах, не подстерегло пребывание в ледяном карцере концлагеря – ну, давай!
Он схватился за торчавшую железку и почувствовал, как ее страшно рвануло из рук. Упал, не имея никакой возможности удержаться на ногах – его свалило, отбросило, и мелькнула мысль: сейчас разобьет голову углом проходящего вагона или попадешь под колеса. Но ее тут же заслонила другая – уходит, уходит состав! Щелкали по стыкам рельсов колеса, плыли мимо вагонные остовы, а впереди пыхтел паровозик, все дальше и дальше утаскивая от него желанную свободу.
Семен стиснул зубы и снова вскочил на ноги, не чувствуя боли от ушибов и жжения в ободранных ладонях, бросился ловить руками в неверном свете пожара стальные перекладины стенок обгорелых вагонов. Есть! Пальцы намертво вцепились в еще горячий металл, не ощущая, как рвет кожу, как выворачивает суставы, как от страшного напряжения готовы напрочь порваться сухожилия. Ноги словно сами по себе делали нужные шаги, убыстряя и убыстряя бег, помогая слабеющим рукам – скорее, скорее, еще немного!
Он подтянулся, навалился животом на ребро остова сгоревшей теплушки и, судорожно болтнув в воздухе ногами, перевалился внутрь, даже не подумав о том, что в вагоне может не оказаться настила. Однако, на его счастье, доски пола сгорели не полностью, и Семен, жадно хватая ртом пахнущий гарью воздух, упал на них, все еще боясь выпустить перекладину, хотя резкая боль, подобно электротоку, пронзала пальцы.
С трудом разжав руку, он приподнял голову и выглянул: горевший на путях вагон с боеприпасами удалялся, там перестало трещать и взрываться, и немцы, завалившиеся в кювет, потихоньку начали подниматься. Неужели ему не удастся побег, неужели все его усилия напрасны, неужели они сейчас заметят, что смертника нет и поднимут тревогу?
Как будто услышав его мысли, паровозик пронзительно свистнул и прибавил ходу, чаще застучали колеса на стыках рельс, промелькнула мимо выходная стрелка и фигура немецкого солдата, бестолково размахивавшего фонарем, тише стал гул
Поглядев назад, он увидел, как удаляется зарево, и встал, примериваясь для прыжка – только бы не попались на откосе камни или столбы, только бы не поломать ноги, не получить растяжение – иначе далеко не уйти, а придется плутать, петлять, сбивать со следа возможную погоню. О, если бы у него были хлеб и оружие!
Протяжный гудок – и теплушку заболтало на перегоне. Пришлось снова вцепиться в железку остова. Как долго придется ехать, на какое расстояние немцы оттаскивают разбитые вагоны, что ждет в конце пути – подразделение саперов или железнодорожных войск с техникой, опрокидывающей остовы сгоревших вагонов под откос? Они же заметят его, начнут ловить или просто пристрелят – ведь на нем, пусть рваное и грязное, но красноармейское обмундирование и старая шинелька. Что же, прыгать? Но достанет ли на это сил после того, как он отдал их почти все, чтобы забраться в сгоревший вагон? И все же надо прыгать!
По сторонам полотна потянулись заросли, темной стеной стоявшие на фоне потихоньку начинавшего светлеть неба. Лес его спасение, его друг и благодетель – он спрячет и не выдаст, поможет скрыться и спрятаться, а впереди уже мутно засветились другие огни, и Семен, больше не раздумывая, прыгнул.
Земля больно ударила, бросила вниз, в сырость и грязь, заставила пропахать грудью, животом и руками по сухой острой траве, вылезшей из-под стаявшего снега, и ткнула лицом в маленький, еще не успевший стать веселым ручейком, сугробчик. Не поднимая головы, он лежал и слушал, как уходит от него в темноту спасительный поезд, лязгая горелым железом, а потом начал прислушиваться к себе – все ли в порядке, сможет ли он идти? Кажется, да.
Опершись ладонями, Слобода поднялся на ноги, постоял, чутко ловя ухом раздававшиеся в ночи звуки – гремело на станции, но глухо, отдаленно; гремело впереди, но не страшно, не похоже на звуки тревоги и близкой погони. Наверное, если даже его успели хватиться, то сначала кинутся искать на станции, и только потом за ее пределами. Но медлить все равно никак нельзя, судьба оказалась благосклонной к нему, но отпустила не так много времени – смертника могут начать искать очень скоро.
Прихрамывая – все же немного повредил ногу при прыжке, или это от ушиба, когда его первый раз свалило с ног при неудачной попытке забраться в вагон, – Семен перебрался через насыпь и пошел к зарослям кустов. С другой стороны полотна они оказались гуще и, судя по темнеющему над ними небу с редкими звездами, слабо мерцавшими в свете зарождающегося утра, обещали вскорости перейти в густой лес.
Продираясь сквозь кустарник, он обнаружил, что потерял где-то шапку, но возвращаться и искать ее не было ни времени, ни смысла...
Еще издали фон Бютцов заметил торчащую на насыпи железнодорожного полотна сухую, как жердь, высокую фигуру Лидена – начальника СС и полиции безопасности, – окруженного подчиненными. По путям проходил длинный состав – движение поездов после ночной бомбежки хотя и с трудом, но все же удалось восстановить, – поэтому слов не слышно, но судя по тому, как один из эсэсманов усиленно жестикулирует, можно предположить: он явно пытается доказать что-то своему руководству.