КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
– Ну да… Ну да… Беда-то какая! Мне первому и сообщили. Уговорили произнести сегодня вечером слова по первому каналу… - но тут нечто из системы бдящих правил заставило Мельникова утишить звук, а потом и замолкнуть. Все же он спросил шепотом: - А кто такая Олёна Павлыш?
– Я думала, она ваша знакомая, - сказала кассирша.
– Такая красивая блондинка, двадцати пяти лет, рослая, жила в нашем дворе…
– Она еще сидела с вами за столиком… - подтвердила буфетчица Даша.
– Позвольте!
– возмутился Мельников.
– Да, я, конечно, знал Олёну Павлыш. Это - летчица. Герой Советского Союза. Дважды Герой Советского Союза. Бомбила Берлин. Есть мои воспоминания о ней. Мои и маршала Кожедуба.
– Нет,
– Не знаю я никаких здешних Павлышей!
– Мельников, видно было, осерчал.
– Увольте меня от незаслуженных знакомств! И не мешайте серьезному разговору с коллегой!
А к коллеге, то есть ко мне, было уже обращено с уважением и предощущением удовольствий, возможно, что и моих, коли способен я порадоваться удаче знакомца:
– Достаю, достаю дерево! Свиточек-то какой огромадный!
Но извлек Мельников вовсе не свиточек, а рулон, склеенный из кусков чертежной бумаги. Была попытка его развернуть, я увидел лишь важные слова «Родословное древо семьи…», и рулон сам собой свернулся.
– Ну и ладно, - сказал Мельников, - а то бы его пришлось метра на четыре растягивать, вон туда, за прилавок, на кухню, а там бы его залили или лапшой, или шпротой недокушанной, или еще какими помоями. На пальцах объясню…
Из объяснений на пальцах Мельникова, из его прыгающих слов, выходило, что архивные мальчики и девочки («архидевочки»!) вырастили, наконец-то, родословное древо семьи Мельниковых, предварительный вариант, предварительный! Крюком одного из корней древа был прихвачен новгородский посадник Онуфриевич, чье имя выскребали на первых берестах, а раз новгородский посадник, то в подпочвенных слоях не исключался и Рюрик. В переплетениях же ветвей семейства Мельниковых кто только не обнаруживался! И Шуйские, и воевода Пожарский, и Сумароков (не случайно за Сумароковым - и президент Академии Художеств Оленин), и братья Орловы, и канцлер Бестужев, и Баратынский с Тютчевым, а через Баратынского - и Александр Сергеевич Пушкин, и декабристы Якушкин с Ястржембским, через Рындина - Галина Уланова, и даже эти, со свинцовыми крылами, теперь уже не стыдно говорить, Победоносцев с Леонтьевым…
– Такие удивительные связи, такие люди!
– радовался Мельников.
– Я в себя не могу придти от открытого! Это я сейчас вскользь и летуче, а будет случай, доложу обо всем основательно… И про герб родовой доложу…
«Завтра, небось, обстоятельно по телевизору и доложит…» - представил я.
– Неужели у тебя на листочках и веточках не отыскались, скажем, кухаркины детки, - поинтересовался Симбирцев, - или незаконный сын Стеньки Разина, отчаянный какой-нибудь головорез? Или укротитель дворовой псины Герасим? Или неразумная барышня Вера Фигнер? Или разбойник из брянских лесов по прозвищу Шандыба? Или и эти у тебя есть, но нынче они - не модные, однако ты их держишь про запас, на всякий случай?
– Опять ты желаешь все опошлить!
– вскочил Мельников. Но ожидаемая отповедь его была приостановлена приходом к нашему столику двух внимательных мужчин.
Движение их в теснинах закусочной я наблюдал уже полчаса. В закусочную нередко являлись чужаки, скажем, будто бы миссионеры диковинных сект - то объединения церквей, то безопасной любви, то несокрушимой семьи - с предложением сейчас же снабдить их идеалы деньгами. Бранные слова не гасили их искательные улыбки, каждый столик был ими назойливо-деликатно отработан, всем предъявлялись какие-то карточки. Миссионеров, как правило, выпроваживали, лишь иногда особо нервный бросал им десятку с выкриком: «Только не лезьте мне в душу!». Нынешние внимательные мужчины вряд ли могли вызвать бранные слова (то есть произнесение их). Один из них был знакомый мне участковый капитан Егорычев (в
– К вам… граждане… товарищи… или господа можно обратиться с вопросами?
– произнес предполагаемый майор, статный, вполне киногеничный, из сериала, лет сорока пяти.
– Конечно, - сказал я.
– Присаживайтесь.
– Спасибо. Подполковник Игнатьев.
Мы втроем кивнули, как бы подтверждая, мол, мы так и думали, что к нам подсядет подполковник.
– Вы, возможно, слышали, - начал Игнатьев, - что здесь во дворе произошло убийство. Вот и приходится докучать отдыхающим своими служебными интересами… Вы уж извините…
– Да ради Бога!
– заулыбался Мельников.
– По нашим сведениям убитая, Олёна Павлыш, могла бывать в этом заведении. Я покажу вам фотографии, некоторые из них найдены в квартире убитой, просьба взглянуть на них, вдруг кто-то на снимках покажется вам знакомым…
Мельников Александр Михайлович намерен был, мне показалось, тотчас объявить, что у него эфир на ОРТ, ждет Костя Эрнст, он запамятовал, разгильдяй, и надо бежать, но нечто колющее в его стуле пропало, и Мельников спасать эфир не помчался. Он даже первым забрал у подполковника фотографии. Перебирал их нервно, я подумал, что прежде всего он желал узнать, не запечатлена ли его персона в каких-либо компаниях на лживой фотобумаге.
– Нет, моих знакомых здесь нет, - в глазах Мельникова высветилось великодушие и желание способствовать правосудию.
Расхоже сказать - от сердца у него отлегло. Что не мог не заметить и подполковник Игнатьев.
– Вы не спешите, - сказал он, - вы взгляните еще раз… Снимки, конечно, неважные… Но вдруг с кем-то из их персонажей вы где-то пересекались…
– У меня глаз зоркий!
– Мельников обиделся.
– Об этом известно всем. Об этом писали братья Вайнеры. Поинтересуйтесь у них.
– Ну если братья Вайнеры, тогда конечно, - сдался подполковник. Он протянул часть фотографий мне, часть актеру Симбирцеву.
– А вы не взглянете на лица?
– Отчего же, - сказал я.
– Пожалуйста.
Но сейчас же сам обеспокоился, а вдруг и моя образина, пусть и на дальнем плане, вошла в обстоятельства криминальной истории? Впрочем, мне-то что беспокоиться? Нет, себя я нигде не углядел. А вот какая такая Олёна Павлыш начал догадываться. Буфетчица Даша права, я видел Павлыш в компании Мельникова. Мы обменялись наборами фотографий с Симбирцевым, ни звука при розыскных действиях не произнесли. «И тут нет знакомых, и тут никого, и тут, и на этом снимке…» - был вывод.
– Отчего вы вздрогнули? И остановились взглядом?
– быстро спросил Игнатьев.
– Кого-то узнали?
– Нет, - выговорил я нерешительно.
– И все же?
– в голосе подполковника не было деликатности.
– Знаете… На самом деле лицо одной из девиц показалось мне знакомым… Может быть, я видел ее здесь… А может, и не видел… Это что и есть Олёна Павлыш? Вот эта, - и я указал пальцем на простенькую мордашку…
Девицу эту прежде я не видел. И в том, что она не Олёна Павлыш, был уверен. Олёну Павлыш я разглядел на летнем цветном снимке. Хоть давай на разворот глянцевого журнала, и в совершенном соответствии с аттестацией буфетчицы Даши. Рослая блондинка, ноги - от клюва фламинго, лишь сантиметров на пятнадцать защищенные от северных ветров джинсовой юбкой. Ну и так далее. Причем, к вешалкам-манекенщицам по причине нестесненности плечей и бедер Павлыш отнести ее было нельзя. Живописная эта особа, дитя небесное, способна была возбудить фантазии мужчин, вырвавшихся к благам из болот среднего класса. Добавлю, что в лице ее светилось несомненное благородство. Конечно, я видел ее в Камергерском, видел и не мог не обратить внимание на упомянутые мною свойства ее облика.