Камеристка
Шрифт:
Три, преисполненные усердия национальных гвардейца подошли к Людовику XVI, чтобы снять с него плащ, но властным жестом он прогнал их и сам сбросил коричневую накидку. Он тщательно сложил ее и уложил на чурбан; потом король снял белый шарф и бросил его на накидку, затем расстегнул воротник, чтобы обнажить шею.
Снова гвардеец хотел взять монарха за руки, но тот протянул ему только свою треуголку и спросил громовым голосом:
— Что вы хотите?
— Связать вам руки.
— Связать руки? — возмутился король. — Нет, этого я не допущу. Делайте, что вам
Вместе с ирландским священником Людовик взошел по деревянным ступеням, ведущим к платформе, на которой возвышалась гильотина. Рядом с ней ждал исполнитель приговора.
— Это месье Шарль-Генрих Сансон, верховный палач Парижа, — пробормотала мадам Кампан. О да, этого человека мы знали. Уже несколько лет он вершил свое кровавое ремесло.
Потом послышалась глухая барабанная дробь, потом протрубили в трубы. Король колебался всего мгновение. Поднявшись на верхнюю ступеньку, он поблагодарил мистера Эджворта. И твердым шагом взошел на платформу.
Месье Сансон приблизился к Людовику с ножом парикмахера, чтобы срезать волосы на затылке. Король отказался:
— Это не нужно.
Но палач не обратил внимания на его возражение, быстро схватился за волосы монарха и отрезал их. И не успел король опомниться, как опытный палач связал ему руки за спиной.
Барабанщики, которые в это время замолчали, снова начали глухо и угрожающе бить в барабаны, когда Людовик крикнул им:
— Прекратить.
Барабанщики остановились, и в воцарившейся тишине можно было отчетливо услышать последние слова короля Франции:
— Я умираю, но не признаю себя в тех преступлениях, в которых меня обвинили. Я прощаю вам свою смерть и прошу, чтобы кровь, которая сейчас прольется, никогда не запятнала Францию.
Чтобы помешать королю говорить, несколько стражников по знаку палача схватили его и поспешно подсунули под нож гильотины, который, быстро освобожденный месье Сансоном, как молния скользнул вниз.
Все на площади услышали крик, а потом наступила жуткая тишина.
Людовик XVI был казнен.
Часовой, парнишка лет восемнадцати, сразу опустил руку в корзину и вытащил отрубленную голову короля. Он поднял ее за волосы надо лбом, чтобы все зрители могли видеть. Он бегал по четырехугольнику платформы, корча при этом глупые рожи.
Напряжение и торжественная тишина длились, наверное, уже слишком долго, и вдруг разразилось ликование. Рядом со мной стоял жирдяй с мышиной мордочкой, который начал орать «Да здравствует нация!», а стоявшие рядом подхватили крик. Так над просторной площадью Революции гремело «Да здравствует нация!». Люди вокруг нас бросали в воздух свои шляпы или якобинские колпаки и с воодушевлением затянули Марсельезу.
Когда отзвучали последние такты революционной песни, все помчались наперегонки к эшафоту. Кавалерию и Национальную гвардию уже давно оттеснили. Толпа спешила поймать кровь, которая текла из обезглавленного туловища.
— Эта кровь чудотворная! — крикнула женщина с просветленным взглядом и оттолкнула меня. Люди танцевали, как одержимые, вокруг места казни.
Теперь
— Как когда-то на Голгофе, — пробормотала мадам Турнель.
Треуголка короля, похоже, принесла палачу больше всего барышей. Ленточка от волос да локоны казненного продавались также хорошо. Коричневую накидку Сансон разрезал на мелкие кусочки и раздал людям.
К ирландскому священнику, к счастью, никто не приставал.
Он прошел мимо меня, губы у него тихо шевелились; он молился, наверное, за душу короля. Мы подождали, пока жандармы положили труп Людовика и его голову в большую корзину из ивовых прутьев, подняли ее на стоявшую наготове повозку и уехали.
Как рассказывал позже его верный слуга месье Клери, в свои последние часы перед казнью король был очень спокоен и собран:
— Он отказался прощаться со своей семьей. Он хотел избавить ее от этой боли. — Верный слуга боролся со слезами. — Потом его величество отдал мне свое обручальное кольцо и попросил передать его королеве как его последний прощальный поцелуй.
Мадам дю Плесси держала руку Клери, когда тот, всхлипывая, добавил:
— В заключение его величество приказал мне еще сказать всем последнее «прости».
Тут выдержка покинула всех нас, и мы дали волю слезам.
На следующий день в «Друге народа» писали:
«Покойника отвезли на кладбище Святой Мадлен, где уже до исполнения приговора вырыли глубокую яму, чтобы в ней исчез „Людовик Укороченный“».
«Это прозвище, как и „Людовик Безголовый“, пользуется большой популярностью в революционных кругах», — писал английский посол своему королю.
Голову и тело гражданина Людовика Капета положили в простой сосновый гроб, в каких хоронят умерших в приюте для бедных. Его погребли без всякой похоронной церемонии и без молитвы. Могильщики бросили негашеную известь на гроб, чтобы останки короля разложились быстрее.
Газеты писали — и это нужно было принимать буквально — «Людовика Капета стерли с лица земли». Могилу в заключение закопали и сравняли с землей. До сих пор ни доска, ни крест, ни надгробный камень не напоминают о Людовике XVI.
Глава сто девятая
Грустные и подавленные, мы вернулись в Тампль. Мария-Антуанетта с каждым днем становилась все худее. Ее платья мне приходилось несколько раз ушивать. Стражи наконец заволновались, как бы заключенная не умерла раньше времени. Поэтому они по собственному почину велели подавать ей в обед бульон из говядины.
Королева больше ничем не интересовалась; она пребывала в скорби и до самой смерти носила только черное платье. Она почти все время рыдала. Неделями Мария-Антуанетта не покидала свою комнату и не переносила ни одной живой души рядом с собой. Когда мадам Франсина пыталась привести к ней дофина или Марию-Терезу, она была недовольна.