Камероны
Шрифт:
Ну и, конечно, это приносило денежки. Даже Гиллон под конец стал употреблять это слово – оно действительно было лучше, мягче звучало, мягче обозначало то, что лежало в кармане. Полюбилось ему также ходить каждые две недели к сараю, где выдавали жалованье, и получать свой конверт из рук Арчи Джаппа, которому очень нравилось выполнять ритуал вместо мистера Брозкока, когда тот почему-либо сам этого не делал.
– Камерон!
– Угу.
Протиснуться сквозь толпу углекопов, потягивавших пиво у сарая.
– Шестьдесят два шиллинга четыре пенса. – После этого по толпе всегда пробегал шепот. –
Гиллону нравилось возвращаться из сарая сквозь всю эту толпу с конвертом в руке, затем шагать вверх по Тропе углекопов и чувствовать, как деньги, надежно и прочно спрятанные в кармане, греют его: фунтовые бумажки, бумажки по десять шиллингов и серебро; как монеты – кроны, полукроны и шиллинги – трутся друг о друга. Он всегда менял бумажки на монеты – как и те, кто стремился утаить от жены немножко деньжат на выпивку.
Однажды вечером, в субботу, вернувшись домой из «Колледжа», он обнаружил в кухне на полу, у стола, большой прочный стальной ящик с крепким стальным замком.
– Ради всего святого, это еще что такое? – спросил Гиллон. В доме и так было мало места.
– Кубышка.
Он такого слова никогда не слыхал.
– Наша копилка. То, что поможет нам отсюда выбраться.
Она протянула руку за конвертом и сквозь отверстие в крышке принялась бросать кроны и шиллинги: они падали – звяк! – с солидным звоном, таким приятным для слуха, – звоном серебра, ударяющегося о серебро и о холодную закаленную сталь.
– То, что поможет тебе выбраться из шахты. – Звяк, звяк! – То, что поможет нам переехать наверх и поселиться на Тошманговской террасе. – Звяк, звяк!
«Ох, и что ж это вселилось в тебя, отчего ты такая одержимая?» – сказал однажды ее отец. Она запомнила эту фразу, и ответ был все тот же. Достаточно ей было раздвинуть занавески и посмотреть вниз на Гнилой ряд и на шахты – и ответ был готов. А монеты все падали и падали звеня.
С тех пор это вошло в обычай – каждые две недели в кубышку бросали серебро.
Захлопнуть дверь, закрыть ставни, передвинуть обеденный стол, вытащить ящик из дыры, где он был погребен, точно гробик с телом ребенка, и опустить серебро в копилку.
Совсем как религиозный обряд, вдруг подумалось Гиллону. – в темной комнате, при свете коптящей масляной лампы. Поначалу они вели подсчеты в маленькой книжице, но потом перестали – пусть деньги сами растут и даже они не знают, сколько их там: четверть того, что получала Мэгги как учительница, и четверть того, что приносил Гиллон из шахты. Они прозвали это «Камеронов котел» и никогда не отступали от жертвоприношения. «Кубышка – прежде всего» – стало девизом их дома.
13
Первым, как и задумала Мэгги, родился мальчик. Гиллону даже в голову не приходило, что может родиться девочка, раз Мэгги хотела мальчика. Мальчик был длинненький, тоненький и светлый – все решили: настоящий Камерон, и назвали его Роб-Роем по одному из дядей Гиллона.
С самого начала это был милый послушный ребенок, и Мэгги заботилась о
После рождения сына все пошло по-прежнему: она снова хотела Гиллона и снова без стеснения предавалась с ним любви. Второй, как и было задумано, родилась девочка: ей предстояло помогать по дому, когда братья ее будут возвращаться из шахты. Одна девочка нужна, чтобы поддерживать в порядке одежду, мыть ее и чистить, другая – чтобы заботиться о еде и о доме и «выполнять поручения», что на языке Питманго означало ходить в лавку. Это был опять-таки Камеронов ребенок – добродушная, беленькая, такая же послушная, как Роб-Рой, и такая же улыбчивая. Ее назвали Сарой, и все женщины на их улице завидовали Мэгги.
– Это супротив природы, – причитала миссис Ходж из соседнего домика. Как может получаться сахар из уксуса?
Гиллон понимал, что Мэгги вертит им, как хочет, но ничего не мог с собой поделать. Слаб он был. Каждый день его мужская гордость ущемлялась, а он не противился. Когда у Мэгги наступал период «случки», как прозвал это про себя Гиллон, он не мог ей противостоять. Как-то раз он продержался целую неделю, чтобы спасти достоинство и утвердить хотя бы подобие главенства мужчины в сокровенном акте, но она подстерегла его у бадьи с горячей водой, когда он вернулся после работы, в доме было тихо и сумеречно, мать ее трудилась у спуска в шахту, а отец еще по крайней мере час пробудет в «Колледже», – и противоборству их был положен конец первым же прикосновением ее рук.
Хотя Мэгги использовала его как орудие продолжения рода, Гиллона всегда поражала и подкупала искренность ее страсти, ее умение как бы заново открывать для себя искусство и тайны любви. Иной раз утром в темноте забоя, оставшись наедине со своими воспоминаниями, он стыдился даже подумать о том, что они творили ночью, и вместе с тем мысли эти возбуждали его. Злило же его – Мэгги и представить себе не могла, насколько злило, – то, что она забывала о своей страсти, как только обнаруживала, что забеременела и снова получила от него то, чего хотела.
Третий ребенок родился 30 ноября – в день святого Эндрью, покровителя Шотландии, во время первой снежной бури в том году. Он сразу показал свой нрав, властно заявив о своем появлении на свет таким ревом, что его услышали в соседнем доме.
И сосал он совсем не так, как те двое: он был настолько нетерпелив, этот ребенок, что задыхался, а сосать не переставал. Гиллон хотел дать ему двойное имя, чтобы посредине было Сноу [10] – в честь снежной бури, а кроме того, Гиллону это имя всегда нравилось.
10
Сноу – по-английски снег.