Камин для Снегурочки
Шрифт:
Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:
– Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, – говорил незнакомый мне человек.
– Там снотворного килограмм, – очень тихо ответил Свин.
Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся,
– Все усекла, лапа? – спросил Свин.
– Ага.
– Помнишь, как действовать?
– Да.
– Тогда вперед и с песней, – велел Семен.
Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.
– Танька, Танька, ну где же ты? – долетело до меня сквозь дрему.
Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.
– Ванну и кофе, – принялась командовать хозяйка.
Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.
– Закрой, – заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, – глаза болят! Дай тапки.
Я быстренько поставила у кровати пантофли. Глаша встала, я слегка удивилась, певица вроде была вчера выше ростом, хотя она постоянно на каблуках.
– Кофе вари, – велела Глаша и, занавесив мордочку волосами, ушла.
Голос ее сегодня звучал так же хрипло, как и вчера, но это была другая хрипотца, иной тональности. Подумав так, я удивилась: откуда мне известно про такую вещь, как тональность? И отчего у Глаши изменился тембр голоса?
К столу хозяйка вышла с наложенной на лицо штукатуркой, села спиной к окну и гаркнула:
– Чего уставилась? Где мой кофе?
Я стала наливать чашку. Надо же, как может измениться женщина при помощи самых простых средств! Возьмите тональный крем потемнее, нарисуйте широкие брови, вставьте в глаза цветные линзы цвета жженого кофе, сделайте татуаж губ, наложите румянец, придайте волосам колер горького шоколада и – пожалуйста! Вместо бело-розовой блондинки, похожей на куклу Барби, имеем смуглую цыганку. Но неужели, изменившись до неузнаваемости, можно привлечь к себе внимание публики?
День закрутился колесом. Прибыл Свин, потом какой-то парень, назвавшийся композитором. Затем еще двое юношей. Из кабинета полетели звуки рояля, раздался хороший, сильный голос. Через секунду я сообразила, что слышу меццо-сопрано, и поразилась до крайности. Глафира-то, оказывается, может петь. Почему же вчера во время записи клипа, пока не пустили фонограмму, она мяукала, словно новорожденный котенок?
– Мы уходим, – заглянул в кухню Свин, – вернемся ночью.
– А я?
– Ты свободна до семи, на, держи.
В моих руках оказалось сто рублей.
– Это
– На мороженое, – хмыкнул Свин, – выходной у тебя, до девятнадцати, усекла?
– Танька, – заорала Глафира, – где моя кофточка с блестками?
Я побежала в гардеробную.
– Ты о чем? Извини, тут столько вещей.
– Ладно, надену эту, – заявила хозяйка и мигом натянула на себя сиренево-розово-фиолетовую блузку.
Потом она принялась изгибаться у зеркала.
– Ну как?
Я посмотрела на тонкую талию, высокую грудь и обнаженные руки с гладкой нежной кожей.
– Изумительно! Тебе идут вещи с открытыми плечами.
Когда хозяйка с гостями ушли, я вытащила визитку и набрала номер.
– Да, – ответил недовольный голос.
– Ирина?
– Ну!
– Это Таня.
– Кто?
– Домработница Глафиры, вы дали мне свой номер.
– А, хорошо, что позвонила, – вмиг стала любезной журналистка, – давай встретимся поскорей, сегодня можешь?
– Могу прямо сейчас.
– Давай записывай адрес, – велела Ира.
Я порылась в гардеробной, выудила голубые джинсы, белую футболку, схватила сумочку и побежала к метро.
Ирина жила в небольшой двухкомнатной квартирке довольно далеко от центра.
– Узнаешь? – спросила она меня.
– Что? – не поняла я.
Журналистка махнула рукой.
– Ладно, пошли покалякаем.
Мы двинулись в комнату, служившую гостиной. У стола сидел довольно полный мужчина с бородой.
– День добрый, – весьма приветливо сказал он.
– Здравствуйте, – осторожно ответила я.
– Это Константин Львович, – весело сообщила Ирина, – он врач, очень хороший, профессор, ему с тобой поговорить надо.
– Зачем? – испугалась я.
– Так и собираешься жить не помнящей родства? – фыркнула Ирина. – Сделай одолжение, побеседуй с доктором.
– Я нестрашный, – загудел Константин Львович, – ни ножика, ни шприца – ничего с собой нет, просто посудачим о том о сем.
Следующие два часа мы мирно разговаривали о всякой всячине, Ирина все это время сидела в другой комнате. Наконец Константин Львович встал.
– Рад был познакомиться.
Я кивнула:
– Взаимно.
Доктор прошел к хозяйке, там он провел еще полчаса, затем Ира проводила профессора, вернулась и с порога заявила:
– Извини, но то, что собираюсь рассказать тебе, может произвести очень сильное впечатление, поэтому я и решила подстраховаться. Констинтин – замечательный психиатр, доктор наук сразу по двум специальностям. Он сказал, что тебя можно ввести в курс дела.
– Какого?
– Ты моя сестра.
Я попятилась:
– Кто?
Ира села за стол.
– Ладно, слушай. Тебя зовут Татьяна Кротова.
– Кротова? – ошарашенно повторила я.
– Именно так, – вздохнула Ирина, – давай по порядку.