Камни преткновения
Шрифт:
– Фома Фомич, вы свидетель, - сказал Иван, трезво оценивая ситуацию.
– Он сам навязывает мне свои деньги.
– Прекрати, некрасиво это!
– велел ему Фома Фомич, и Иван нехотя вернул причитающееся.
Судьба проданных блюд была Ивану безразлична и мысленно он больше не понуждал Степана налегать на них, поэтому тот решил ограничиться стаканом томатного сока. И уже было поднес его ко рту, как вдруг резко выкинул руку вперед и выплеснул весь сок прямо в лицо Ивану.
Иван опешил и запоздало дернулся назад. Ярость переполнила его, и он чуть не перемахнул через стойку,
– Да я тебя за это!..
– кряхтел Иван, пытаясь завернуть Степану руки за спину.
Тут бы Степану и подчиниться чужой воле по своему обыкновению, но он всякий раз вырывался из объятий Ивана, словно был жиром намазан. Похоже, выручал инстинкт самосохранения.
Майор кинулся разнимать их.
– Пусти, Фомич!
– бесновался Иван.
– Дай мне его! Я его, гада, за это!..
– Ну, хватит, Иван, угомонись!
– увещевал его майор, встревая между ними.
– Перестань, прошу тебя, он не виноват, это все я! Неужто не понял, с кем имеем дело?
Страсти наконец утихли, наступила видимость перемирия. Иван, вернувшийся из подсобки уже переодетым, волком поглядывал на Степана.
– Опасный ты человек, Степан, - сказал Фома Фомич.
– А если бы я приказал тебе убить его?
– Кто знает, - уклончиво ответил Степан.
– Ведь он заметил бы это и отменил... Впрочем, если неслышно подкрасться сзади...
– Каков, а? Словно о погоде рассуждает!
– возмутился майор, впрочем несильно - он еще испытывал неловкость за случившееся.
"Ничего не поделаешь, видно он и впрямь таким уродился", - подумал майор, невольно соскальзывая в трясину ретроспективы. Ему вдруг вспомнилось, как он когда-то в течение непродолжительного времени служил в должности коменданта гарнизонной гауптвахты при комендатуре. Там он любил пройтись в начищенных до блеска хромовых сапогах по двору, когда его подметали солдаты. Затем он смахивал с сапог слабый налет пыли белоснежным носовым платком и совал его под нос какому-нибудь бедолаге - любуйся, мол, как мы трудимся, что означало - мести вам, соколы, и мести! Вслух он говорил: "Это вам не Сочи и не Гагры, это - гауптическая вахта!" Или, бывало, копают солдаты траншею для телефонного кабеля, он подойдет и отберет у одного из них лопату, сам копнет раз-другой и вернет ее со словами: "Понял, сынок, как надо? Продолжай!" Теперь он вспоминал при случае: "Солдаты меня любили...", и сам в это верил. Сейчас ему нестерпимо захотелось испытать Степана на чем-нибудь таком, с чем тот не справился бы. Ему захотелось нащупать предел его феноменальных способностей.
Только эта прихоть Фомы Фомича обрела конкретные очертания, как Степана словно ветром сдуло с вертящегося табурета. Он угрем скользнул вниз, туда, где содрогались от нетерпения ноги майора, обутые в ботинки, носы которых упирались в пол. На ботинки обильно налипла свежая грязь. Став на колени, Степан поплевал на ладони, потер их друг о друга и принялся шлифовать ими обувку Фомы Фомича.
Поначалу Фома
– Ты это чего?!
– закричал он с отвращением.
– Прекрати сейчас же!
Степан выпрямился и обтер руки о свой комбинезон, а Фома Фомич, честь ему и хвала, быстро обуздал свои эмоции и вновь водрузился на табурет, не забыв усадить и Степана. Фома Фомич остался недоволен, желание испытать Степана усилилось. Было ощущение, что какая-то завидная добыча бессердечно ускользнула от него. Он не привык отступать от задуманного и тут же поклялся себе загнать Степана в тупик.
– Пройдись по потолку, коли ты такой исполнительный, - приказал он Степану, ликуя от своей находчивости.
– Что, не можешь?
Степан в раздумье осмотрел гладкие подошвы своих ботинок, затем перенес внимание на стены и потолок, визуально проделав по ним путь.
– Все, готово!
– сказал он, усаживаясь на место.
– То есть как это - все?
– удивился Фома Фомич.
На это Степан ответил фразой, которая родилась у него в голове из каких-то туманных символов и обрывков фразеологических оборотов. Он сказал:
– Приказу нелепому, в достижении цели заведомо невозможному, впору исполненному быть лишь мысленно.
– На что-то из Устава смахивает, - сказал Фома Фомич.
– Или из Уголовного кодекса, - предположил Иван.
– Ладно, Степан, отбой!
– сказал Фома Фомич, такой исход его устраивал. Он убедился - Степан горазд на пустяки, и никаких тут чудес. Так и должно быть.
Время шло и постепенно Фома Фомич и Иван, сами того не заметив, утратили контроль над собой и втянулись в дурную игру. Словно дети, вырывающие друг у друга затейливую игрушку, они стали забавляться, поочередно заставляя Степана выполнять разные поручения.
Степан, как расторопный слуга двух господ, со всем справлялся. Он уже убрал осколки от разбитой витрины, перемыл всю посуду и теперь нырял между столиками с тряпкой, рассказывая по ходу дела анекдоты, один пошлее другого.
– Ой, не могу!.. Ну, сукин сын, талант!
– покатывался Фома Фомич, который, впрочем, отлично знал их содержание, поскольку сам мысленно их заказывал.
Фома Фомич и Иван окончательно забылись, пресыщаясь впечатлениями этого утра. Они настолько увлеклись кувырканием в потоке забав, что уже и предположить были не в состоянии, куда это течение может вынести. На какое-то мгновение даже Степан уплыл из их сознания.
И тут, наконец, к Степану вернулась его воля.
– Прекратите издеваться!
– закричал он.
– Отпустите меня немедленно! Вы ответите за срыв полета!
Они мгновенно очнулись и вновь вперили в Степана требовательные взгляды, цементируя его своей волей. "Молчать!" - рявкнул Фома Фомич мысленно, и Степан сразу сник.
– Отпустите, товарищи, отпустите, пожалуйста...
– принялся он канючить.
– Если не верите, почитайте в газете...
Фома Фомич развернул газету, которую до этого лишь пробежал глазами.