Канал Грез

Бэнкс Иэн М.

Филипп пожал плечами.

– Уж если меня смогут заменить, то и тебя как-нибудь вывезут.

Она вовсе не то имела в виду, интересно, понял он или нет. Но Филипп провел руками вдоль ее спины, заставив Хисако задрожать, дошел до поясницы, и ей уже стало не до объяснений.

Она шла по шоссе, ее ноги чавкали в жидкой грязи. Странно, что ей не встретилось ни одной машины. Шоссе было широкое, тут вполне могли бы ездить большие грузовики и фуры, даже скреперы, использующиеся при строительстве дорог, или огромные самосвалы, на которых возят породу с рудных отвалов. Она с дрожью обернулась, но ничего не увидела. Небо было темным, а земля, наоборот, светлой; по обе стороны дороги, словно водоросли в реке,

колыхались кукурузные стебли. Они тоже были серыми, как небо, земля и дорога. При каждом шаге из-под ног вздымались медленные облачка пыли, в небе у нее за спиной тоже плыли облака. Дорога вилась, петляя туда и сюда, меж безмолвных серых холмов. Вдалеке, за медленно колыхавшимися стеблями кукурузы, сражались воины, при каждом взмахе сверкали мечи. Для того чтобы увидеть отдаленные фигуры, ей приходилось подпрыгивать, со всех сторон ее обступали высокие стебли.

Один раз, когда она подпрыгнула повыше, вместо сражающихся ей на мгновение открылся над зарослями серых стеблей вид другой земли, простиравшейся далеко-далеко внизу, и между горами там поблескивала темная полоска воды, но когда Хисако опять подпрыгнула, чтобы получше ее разглядеть, она вновь увидела самураев: их мечи, скрещиваясь, высекали искры, а за спиной у них дымной чернотой клубилось небо.

Теперь дорога углубилась в лесную чащу, где светлые листья трепетали на фоне беззвездного неба. Тут тропа сузилась и пошла извивами, поэтому к городу пришлось продираться сквозь мокрые заросли.

Город был заброшен, и ее брала злость оттого, что шаги ее странным образом были беззвучны, ведь по-настоящему им следовало гулким эхом отдаваться от высоких стен огромных зданий. Теперь ее сапоги были чистыми, но, оглядываясь, она видела, что по улице за ней тянется цепочка серебристых следов – они блестели и слизисто подрагивали на камнях мостовой, словно живые. В городе сгущались сумерки, уличные фонари не горели; она шла осторожно, опасаясь споткнуться. Наконец она вышла к храму.

Храм был продолговатый, узкий и высокий; контрфорсы и ребристая крыша четкими линиями проступали на фоне хмурого черно-оранжевого неба. Наконец она услышала звуки, лязг металла и громкие голоса; тогда она начала искать вход. Не найдя дверей, она стала биться в каменные стены храма и вдруг низко, у самой земли, заметила окно, оно было без стекол. Она пролезла в храм через окно.

Внутренность храма напоминала фабрику, но станки стояли там на траве. В дальнем конце здания на невысоком помосте сражались самураи. Она пошла к ним, чтобы остановить, но тут поняла, что они сражаются не между собой, а нападают на Филиппа. Она громко позвала его, он услышал и опустил меч.

Один из самураев замахнулся и ударил мечом сверху вниз: острый, слегка изогнутый клинок рассек белоснежную форму Филиппа около шеи и разрубил его пополам до пояса. Филипп, казалось, был удивлен; она хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Самурай медленно поклонился и аккуратно убрал меч в ножны; большой палец выставленной углом левой руки скользнул по тупому краю меча, отирая с лезвия кровь. Хисако хорошо разглядела красную капельку, которая осталась на пальце воина.

Затем меч вновь вырвался из ножен со звуком, напоминающим разматывание металлической рулетки, и замелькал, вертясь и подскакивая вокруг алтаря, над бело-красным телом Филиппа, заплясал, словно петарда.

Филипп рыдал, рыдал и воин, и она тоже плакала навзрыд.

Филипп разбудил Хисако, прижав к себе. Ее судорожно дернувшиеся ноги пихнули его, и он услышал ее неровное дыхание. Она не плакала, но, проснувшись, вздохнула с облегчением, сообразив, что это всего лишь сон.

Она уткнулась ему в плечо, словно испуганная обезьянка к матери, а он ласково гладил ее по волосам. Понемногу она успокоилась и начала засыпать, ее дыхание выровнялось и перестало частить. Она уснула.

Глава 2

МОСТ МЕЖДУ МИРАМИ

Виолончель

была ей обещана на день рождения, но у Хисако не хватило терпения ждать, и она сама смастерила себе инструмент. Купила на карманные деньги в лавке старьевщика скрипку, отыскала на строительной площадке большой гвоздь и приклеила его снизу вместо шипа. «Не забудь, что это не скрипка, – сказала мать, улыбаясь. – А то еще, чего доброго, проткнешь себе шею!» Деревянную планку от ширмы, которую выбросила тетка из Томакомаи, она превратила в смычок, натянув на него резинку, купленную на рынке в Саппоро.

Натянутая на смычок резинка сломала деревянную планку прежде, чем Хисако успела опробовать свою скрипку/виолончель, поэтому ей пришлось сделать новый смычок из найденной в лесу ветки. Хисако думала, что смычок надо натирать мелом, поэтому всякий раз, как она играла на своем инструменте, тот становился белым, и руки тоже. Потом ей приходилось вытряхивать меловую пыль из всех отверстий инструмента. Хисако с матерью жили в небольшой квартирке в районе Сусукино, [7] а звуки, которые девочка извлекала из самодельной виолончели, были столь ужасны, что мать скрепя сердце залезла в свои скромные сбережения и купила ей инструмент в октябре, за три месяца до дня рождения.

7

Сусукино для русского уха звучит особо душевно квартал развлечений в Саппоро, содержащий на небольшой площади примерно 4600 всевозможных увеселительных заведений; считается «японским Лас-Вегасом».

Хисако пришлось изрядно помучиться с огромной виолончелью (и, к ее великому огорчению, выбросить кучу мела, который она предусмотрительно натаскала из школы), но в конце концов Хисако начала наигрывать вполне узнаваемые мелодии и потребовала, чтобы ко дню рождения в январе ее отдали учиться музыке. Госпожа Онода навела справки и с некоторым огорчением узнала, что в Саппоро есть учитель, который может и согласен давать уроки игры на виолончели. Он преподавал на музыкальном факультете университета и специализировался на западной музыке, в частности на струнных квартетах. Госпожа Онода снова покорно отправилась в банк и отдала господину Кавамицу деньги за полгода вперед.

«Panama – Puente del Monde» – гласила табличка с номером на дверце такси.

– Мост между мирами, – перевел мистер Мандамус, хотя Хисако уже и без него поняла, что значат эти слова. Это одно из названий страны. Другое – «Сердце Вселенной».

– О! – вежливо удивилась Хисако.

Дело было в восемь часов вечера на восемнадцатом причале в Бальбоа, в тот день, когда «Накодо», переплыв Тихий океан, встал в док. Они взяли такси, чтобы отправиться в столицу Панамы – Панаму, зарево огней которой подсвечивало снизу хмурые тучи, висящие над темной, с редкими оранжевыми высверками, массой Бальбоа-Хайтс.

– Давайте скорей, Мандамус, я голоден, – торопил Брукман, уже сидевший в машине.

На прохождение таможенного контроля ушло гораздо больше времени, чем они рассчитывали.

– Пуэнте дель монде! – проговорил Мандамус. С неуклюжей галантностью он кинулся помогать Хисако, когда она садилась в машину, и, захлопывая дверцу, чуть не прищемил ей ногу, после чего взгромоздился на заднее сиденье рядом с Брукманом.

– Панама, порфавор! [8] – крикнул Мандамус шоферу, молодому парню в жилетке.

8

Por favor (исп.) – пожалуйста.