Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Абсхаген Карл Хайнц

До начала 1939 г. 2-й отдел абвера, который соответственно его значению, мы опять ставим на третье место, возглавлял майор (позднее подполковник) Генерального штаба Гроскурт, пользовавшийся особым доверием Канариса, который хотел видеть это подразделение в надежных (в его понимании) руках, чтобы быть застрахованным от неоправданных авантюр в области диверсионно-подрывной работы. Гроскурт, наряду с Остером, принадлежал к офицерам абвера, активно готовившим свержение нацистского режима. Гизевиус довольно верно охарактеризовал Гроскурта как личность и описал его роль в качестве посредника между участниками заговора против Гитлера и начальником Генерального штаба Гальдером, которую он играл зимой 1939/40 г. Убежденный христианин, Гроскурт принадлежал к евангелической церкви. Генерал Лахоузен, которого Гроскурт после аншлюса Австрии весной 1938 г. познакомил с Остером, называет его «храбрейшим и честнейшим представителем офицеров-оппозиционеров». Именно Муффль (таково было прозвище Гроскурта у сотрудников абвера) рекомендовал Канарису сделать подполковника Генерального штаба Лахоузена его преемником на посту начальника 2-го отдела.

И теперь в наше поле зрения попадает Лахоузен, офицер, не вписывающийся ни в одну из названных трех категорий. Родившийся в Вене, он еще в период габсбургской монархии начал военную службу, участвовал в Первой мировой войне. После образования Австрийской Республики окончил

Венское военное училище (аналог немецкой военной академии) и был откомандирован в Генеральный штаб австрийских вооруженных сил, где с 1935 г. руководил «службой информации» (военная разведка), нацеленной главным образом на Чехословакию. Что касается сбора сведений по этой стране, то начиная с 1934 г. с согласия австрийского правительства происходил оживленный обмен полученными материалами между австрийской «службой информации», немецким абвером и 2-м бюро венгерского Генерального штаба. С этой целью с немецкой стороны на первых порах действовал в качестве офицера связи аккредитованный при австрийской службе безопасности руководитель подразделения абвера «Мюнхен» граф Марогна-Редвиц. Позднее, с 1937 г., сведения передавались через военных атташе обоих государств (то есть Австрии и Германии). Впервые Канарис познакомился с Лахоузеном в 1937 г. во время своей встречи в Вене в министерстве обороны с начальником австрийской военной разведки. После включения Австрии в состав Третьего рейха в марте 1938 г. граф Марогна рекомендовал Канарису, у которого пользовался большим доверием и чьи политические взгляды полностью разделял, зачислить Лахоузена в абвер. Еще в процессе совместной работы граф установил с Лахоузеном теплые товарищеские отношения и имел возможность составить определенное мнение о его деловых качествах. Сначала его назначили заместителем начальника 1-го отдела (Пикенброка), поручив ему сосредоточить внимание на странах, примыкавших к Германии с востока и юго-востока, в том числе и на Чехословакии. В начале 1939 г. он возглавил в качестве преемника Гроскурта 2-й отдел абвера.

Благодаря своим показаниям на Нюрнбергском процессе генерал фон Лахоузен стал известен мировой общественности как человек из близкого окружения адмирала Канариса. И в самом деле, ему удалось быстро завоевать доверие своего шефа, о чем красноречиво свидетельствует его выдвижение по прошествии короткого времени на должность начальника 2-го отдела абвера. Знавших хорошо Канариса, вероятно, удивляло, что он так скоро близко сошелся с Лахоузеном, человеком почти двухметрового роста, ибо, сам едва достигая 160 сантиметров, «седовласый» обычно испытывал инстинктивную неприязнь к высоким людям. «Это киднапер», – часто говаривал он, характеризуя высокого, массивного и крепко сбитого мужчину. Быть может, свою положительную роль сыграл тот факт, что Лахоузен внешне нисколько не походил на «бравого» солдата. «Молодцеватых» военных Канарис терпеть не мог еще сильнее, чем крупных и коренастых парней. Склонность Лахоузена несколько сутулиться при ходьбе и его привычка высказываться негромко и неторопливо, как бы размышляя над каждым своим словом, возможно, также послужили смягчающими обстоятельствами. Во всяком случае, «длинный» вскоре стал пользоваться абсолютным доверием своего начальника.

Отделом, а позднее управленческой группой, «Аусланд» («Заграница») руководил капитан 1-го ранга (впоследствии контр-адмирал) Бюркнер, знакомый Канариса по совместной службе в Вильгельмсхафене. «Настоящий моряк и неисправимый оптимист», – сказал о нем однажды Канарис. Данная короткая фраза исчерпывающе описывает личные взаимоотношения этих двоих людей: теплые, товарищеские. В деловом плане у Канариса было к Бюркнеру немало претензий. До известной степени это связано со сферой деятельности отдела и самого Бю, работавшего в тесном контакте с послом Риттером из министерства иностранных дел и с начальником штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генералом Йодлем. К обоим Канарис испытывал глубочайшую неприязнь, особенно к «солдафону» Йодлю. Порой следы их влияния обнаруживались в поведении Бюркнера, что, естественно, раздражало Канариса. Но сильнее всего ему действовал на нервы неиссякаемый оптимизм Бюркнера, верившего, несмотря на все неудачи, в окончательную победу Германии.

Служебная деятельность Бюркнера лежала за пределами тех прямых обязанностей, которые возлагались, собственно говоря, на абвер. После Канариса он являлся самым старшим по званию офицером, регулярно участвовал в разного рода совещаниях («колоннах») и сопровождал своего шефа, когда созывалась «большая колонна» у начальника Верховного командования вермахта (ОКВ) Кейтеля. В отсутствие Канариса Бюркнер его замещал, но только в организационных вопросах. В делах, касающихся собственно разведки и контрразведки, представителем Канариса оставался обычно старший из начальников отделов, как правило Пикенброк, если он, конечно, тоже не сопровождал адмирала. К Бюркнеру, между прочим, относится все то, что обыкновенно говорится об окружении Канариса, к которому принадлежал и его адъютант полковник Енке, а также целый ряд руководителей групп, ответственных работников отделений, которых здесь невозможно всех назвать по именам. Но только некоторые из этих людей лично участвовали в антигитлеровском и антинацистском оппозиционном движении. Между тем едва ли кто-то из них мог не заметить, что Канарис враждебно относился к нацистскому режиму. Подчас на совещаниях, да и в частных разговорах, он довольно свободно высказывал свое мнение на этот счет, не стесняясь в выражениях. Большинство также знало о деятельности Остера, которая по законам Третьего рейха подпадала под понятие государственной измены. И тем не менее заговорщики были уверены, что опасаться доносчиков из этого круга сотрудников им нечего, и в своей уверенности они ни разу не обманулись. Значение этого может по праву оценить только тот, кто сам пережил полицейское государство Третьего рейха.

Среди людей, близко соприкасавшихся с Канарисом в начальной стадии его деятельности в качестве шефа абвера, следует упомянуть весьма примечательную личность, которую местная и зарубежная пресса именовала бароном Ино; вне всякого сомнения, это не настоящее его имя, а псевдоним. Кто он на самом деле и откуда родом, установить не представляется возможным. Во всяком случае, он не немец и кое-какие признаки указывают на его происхождение из местности, до 1913 г. входившей в состав Османской империи. Внешне он выглядел как один из многочисленных завсегдатаев бульвара Монпарнас в Париже, часами просиживающих за уличными столиками маленьких кафе. Невысокий, худощавый, темноволосый, необычайно подвижный, он свободно владел полдюжиной языков и чувствовал себя повсюду как дома: в Берлине и в Париже, в Стамбуле, Афинах, Мадриде, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресе. Его знания языков охватывали турецкий, немецкий и французский, испанский и португальский. Ино руководил берлинской фирмой «Трансмаре», через которую абвер осуществлял различные трансакции делового и финансового характера. От ее имени абвер посылал своих агентов за рубеж под видом коммивояжеров и торговых представителей. Канарис с согласия Ино часто использовал этот канал для переправки за границу лиц, преследуемых

нацистами. В прошлом, в 20-х гг., Ино совершил ряд довольно крупных сделок с правительствами стран, не располагавших собственной военной промышленностью, но желавших модернизировать национальные вооруженные силы. Порой характер операций принимал такой оборот, при котором, если можно так выразиться, левой руке лучше было бы не знать, что вытворяет правая. По-настоящему выгодными считаются лишь сделки, при которых никто не остается внакладе и не чувствует себя обманутым или обделенным. Ино, должно быть, провел множество благоприятных в том смысле трансакций, ибо во всех странах, в которых он действовал, у него остались многочисленные друзья на влиятельных позициях, сообщавшие ему немало интересных фактов. А потому очень часто его информация относительно политического развития в какой-либо стране оказывалась чрезвычайно точной. Канарис, знавший Ино давно, пожалуй со времен службы в «Мадридском этапе», с большим доверием относился как к самому Ино, так и к поставляемым им сведениям. Быть может, Канарису было что-то известно о его происхождении, но в любом случае этот маленький жизнерадостный человек нравился ему уже потому, что не вписывался ни в какую привычную схему. Сам человек незаурядный, склонный и к хорошей шутке, и к серьезным размышлениям, Канарис испытывал огромное удовольствие, встречая людей необычных, неординарных, чем-то выделяющихся из общей массы, конечно при условии, что они были достаточно интеллигентны и имели светлую голову на плечах; простофиль он не жаловал. Со временем между Канарисом и «бароном» возникла настоящая дружба: они даже стали обращаться друг к другу на «ты». Особенно охотно Канарис посещал с Ино небольшие венские или венгерские ресторанчики Берлина, заказывал там блюда национальной кухни Юго-Восточной Европы и венгерские вина, однако он также часто приглашал «барона» в свой дом в Шлахтензее.

Ино любил Германию, но был ярым противником национал-социализма и его методов расправы с инакомыслящими и с евреями. Свои мнения на этот счет он высказывал открыто, в том числе и находясь в доме Канариса. Когда однажды один из присутствующих гостей, офицер абвера, выразил свое удивление по поводу столь откровенной критики и намекнул на необходимость соблюдать все-таки осторожность, Ино демонстративно выложил свой турецкий паспорт на стол, как бы желая показать, что он, как иностранец, может свободно высказывать свои взгляды, не опасаясь последствий. Однако уже в 1939 г. пребывание Ино в Берлине сделалось для него слишком опасным. Да и Канарис настоятельно советовал ему напрасно не рисковать и уехать из Германии. При расставании – это произошло незадолго до начала Второй мировой войны – Канарис, по словам Ино, говорил о грядущих событиях с глубоким пессимизмом.

Как сообщает Ино, тогда же Канарис заявил: «Гитлер, этот дилетант в политике с идеями мирового господства, непременно погубит Германию». Гитлер, мол, начнет войну, которая окончится не только гибелью немецкого народа, но и его самого. Предвидел Канарис и ожидавшие его лично беды и несчастья. Он, дескать, станет делать все возможное, чтобы свергнуть Гитлера, хотя прекрасно понимает, что эта деятельность может стоить ему жизни. Под конец Канарис, говорит Ино, высказал уверенность, что оба они уже никогда снова не встретятся.

Быть может, теперь самое время рассмотреть некоторые публикации, в которых абвер рисуется чем-то вроде гнезда отъявленных заговорщиков, занятых не чем иным, как изобретением способов половчее вонзить кинжал в спину германского вермахта и лишить немецкий народ заслуженной победы, подготовленной под руководством Адольфа Гитлера. Вместе с тем реальная действительность выглядела совсем иначе. Под началом Канариса сотрудники абвера каждодневно вели кропотливую конструктивную работу, которая ни в чем не уступала по качеству деятельности спецслужб других великих держав. Если бы военное и политическое руководство страны с большим вниманием и серьезностью отнеслось к информации абвера, то это помогло бы избежать многих невзгод и, вероятно, даже самой войны. Все члены организации – от Канариса и до последнего подсобного работника, – все сотрудники филиалов, как внутри страны, так и за рубежом, были истинными патриотами, горячо любившими свою родину, и изо всех сил стремились помочь своему отечеству. Именно благодаря этой интенсивной деятельности, позволявшей составить не искаженное нацистской пропагандой, а реальное представление о происходящих в мире событиях, многие из них достаточно рано осознали опасность, которая угрожала Германии из-за авантюристической политики Гитлера. Они узнавали – особенно с началом военных действий – значительно больше о злодеяниях, которые творили различные государственные органы Третьего рейха в самой Германии и на оккупированных территориях. Сотрудники абвера, подобно немногим хорошо осведомленным работникам министерства иностранных дел, других государственных ведомств и узкого круга частных лиц, оказались, помимо собственной воли, поставленными в ужасное положение, точно обрисованное в октябре 1939 г. Ульрихом фон Хасселем в его дневнике. Он, в частности, записал: «Они не могут желать победы, но еще меньше – сокрушительного поражения, они должны опасаться затяжной войны и не видят никакого реального выхода». Несмотря на все эти противоречивые переживания, сотрудники абвера под руководством Канариса исправно выполняли свои обязанности – информировали немецкое военное командование о положении за линией фронта противника, о его войсках, намерениях и планах. Правда, решать эти задачи часто мешала склонность фюрера и безоговорочно преданных ему ближайших военных видеть вещи не такими, какие они есть на самом деле, а такими, какими они, по их мнению, должны были быть. Для иллюстрации у нас еще будет достаточно примеров.

Вполне естественно, что в подобной ситуации как раз в абвере у тех, кто чувствовал личную ответственность за судьбу нации, должна была зародиться мысль о сопротивлении. Их было сравнительно немало, в полной мере осознавших свою ответственность, которая реализовывалась – в зависимости от характера конкретного человека – в пассивном или активном противодействии существующему режиму. Пассивно сопротивляться бессмысленным или бесчеловечным приказам «сверху» было готово большинство сотрудников абвера, по крайней мере из числа пожилых и более зрелых офицеров, активно же участвовать в борьбе за устранение нацистского правления решалась лишь небольшая кучка (группа) единомышленников, которая делала это не в рамках или от имени абвера, а исключительно на собственный страх и риск. Другими словами, все конкретные действия совершались по личной инициативе участников сопротивления, а вовсе не по приказу начальника абвера адмирала Канариса. Напротив, нередко ему приходилось, защищая своих подчиненных от гестапо, личным авторитетом как-то легитимировать их поступки, если даже в отдельных случаях он вовсе не одобрял ни цели самой операции, ни применявшиеся при этом методы. Надо сказать, что абвер представлял собой идеальное прикрытие для оппозиционной деятельности уже в силу своего особого статуса, защищавшего эту организацию от слишком пристального внимания гестапо. Кроме того, Канарис сумел из довольно разношерстного офицерского корпуса создать сплоченный коллектив. И хотя между отдельными его членами не было взаимной большой любви и расположения, ни один из них и помыслить не мог, чтобы донести на кого-нибудь из своих коллег или снизойти до предательства.