Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.
Шрифт:
Известие о возобновлении дела Густава сначала буквально ошеломило Канариса. Разговор проходил за ужином в ресторане парижской гостиницы «Лютеция». Канарис сидел за столом с руководителем парижского филиала абвера и с начальником управленческой группы «Аусланд» генералом Бюркнером, когда появился Лахоузен. После его доклада настроение всех присутствовавших заметно ухудшилось. Канарис какое-то время молчал, погруженный в свои, совершенно очевидно, невеселые мысли. Затем быстро задал несколько вопросов. Речь шла о трех датах, которые он хотел точно знать. Они касались побега Жиро из крепости Кенигштайн, заседания в Праге, на котором Канарис и Гейдрих договорились о разграничении компетенций между СД и 3-м отделом абвера, и, наконец, убийства Гейдриха в Лидице. Смысл этих вопросов был совершенно непонятен остальным участникам трапезы, но еще сильнее они были озадачены, когда увидели, как выражение глубокой озабоченности на лице Канариса сменилось довольной усмешкой. Лишь постепенно до них дошло, что способность их начальника к быстрому всестороннему анализу и на этот раз его не подвела и подсказала спасительный выход из опасной ситуации. Последовательность трех дат была важна, ибо позволяла Канарису утверждать, что еще в Праге он условился лично с Гейдрихом, что в дальнейшем делом Густава будут заниматься подчиненные ему ведомства. Это было бы невозможно, если бы побег Жиро произошел после пражской встречи
Случай с генералом Жиро показателен как для личности самого Канариса, так и для методов, которыми он пользовался. Характерным для него являлся нестандартный, свободный от бюрократизма подход к сложным и запутанным задачам. И еще. Все трудные и важные вопросы обычно решались устно, поэтому не существует вообще никаких письменных распоряжений Канариса и Кейтеля подчиненным сотрудникам и никаких стенограмм бесед или событий, за исключением, пожалуй, записей в дневнике шефа абвера, которые адресовались, однако, не современникам, а каким-то будущим поколениям. Как правило, лишь Канарис знал от начала и до конца запланированную многоходовую агентурную комбинацию.
Даже своим ближайшим помощникам он обыкновенно сообщал только самое необходимое, только какой-то кусочек общего замысла. И какой бы серьезной ни была очередная операция, и как бы серьезно Канарис к ней ни относился, она всегда оставалась для него лишь рискованной игрой, в которой ставкой была жизнь. Но быть может, именно эта высочайшая и последняя ставка, это хождение по краю пропасти по лезвию ножа, придавали ему силы и заставляли искать выход в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Как мы смогли убедиться на приведенном выше примере, Канарис обладал способностью молниеносно реагировать на неожиданное событие, анализируя и комбинируя различные возможные решения. Ведь Канарис вовсе не ожидал внезапного появления Лахоузена. Его рассказ о безнадежно запутанном деле Густава застал Канариса врасплох. Никто из присутствовавших, вероятно, не додумался бы свалить все на мертвого Гейдриха. А вот у Канариса сразу возникла спасительная идея. Она появилась будто сама собой, и его только удивило, что другие не сразу уловили ход его мыслей, когда он спросил о трех датах. Впрочем, кто же мог себе представить, что мертвому Гейдриху однажды придется выручать Канариса и помогать ему отвести беду. И выбор «спасителя» был поистине гениальным. Кого-нибудь «замочить» – это было прямо-таки во вкусе Гейдриха. Как известно, переговоры в Праге проходили совсем не просто, позиция Канариса, безусловно, нуждалась в усилении, а потому его слова о передаче дела Густава в руки Гейдриха не должны были вызвать подозрения у Кейтеля. При необходимости можно было бы добавить, что, мол, таким путем абвер избавился от очень неприятного задания, недостойного офицера германских вооруженных сил.
Одним словом, перед нами настоящий образец находчивости и изворотливости.
Приведем еще несколько примеров саботажа диверсионно-подрывной работы и террористической деятельности. Как-то фюреру вновь пришла в голову одна из его «гениальных» идей.
Случилось это в 1942 г. С некоторых пор у Гитлера вызывал сильнейшее раздражение тот факт, что англичанам удавалось поддерживать довольно регулярное воздушное сообщение между Великобританией и нейтральной Швецией. Самолеты доставляли почту британским дипломатическим представительствам в Стокгольме и Москве, английские и американские газеты, книги, кинофильмы и другой пропагандистский материал, этим же воздушным транспортом пользовались союзнические должностные лица всех рангов. Правда, однажды немецким истребителям удалось сбить английский курьерский самолет над Северным морем, но это не отпугнуло англичан, и полеты по-прежнему продолжались. И вот в один прекрасный день фюрер приказал ликвидировать источник раздражения. Если, дескать, немецкие летчики не в состоянии это сделать, тогда диверсионно-подрывной отдел абвера должен начать регулярно закладывать в английские самолеты бомбы замедленного действия. Если гибель самолетов станет частым явлением, англичане волей-неволей прекратят полеты в Швецию. Приказ Канарису передал Кейтель в присутствии Лахоузена, и Канарис тут же поручил последнему связаться с филиалом абвера в Стокгольме и обязать его руководителя энергично взяться за исполнение приказа. Когда же они остались вдвоем и могли говорить без свидетелей, Канарис сказал Лахоузену, что предпринимать, разумеется, ничего не следует. Не пристало, мол, абверу заниматься на нейтральной территории «грязными» делами только потому, что хваленые военно-воздушные силы Геринга не могут пресечь нежелательное воздушное сообщение. Но чтобы обезопасить себя от возможных неприятностей, Канарис распорядился отправить в стокгольмский филиал абвера официальную бумагу с предложением изучить на месте возможности осуществления подобных диверсий. Одновременно Канарис дал команду послать в Стокгольм абсолютно надежного сотрудника. Выбор пал на адъютанта Лахоузена, который был в курсе всех дел 2-го отдела и пользовался абсолютным доверием Канариса и Лахоузена. Инструктировал его лично Канарис. Задача адъютанта состояла в том, чтобы ни в коем случае не допустить практической реализации плана с бомбами замедленного действия. Предпринятые шаги позволили Канарису на следующей встрече с Кейтелем сообщить о принятых мерах по решению проблемы воздушного моста Лондон – Стокгольм, сообщил он и о направлении в Стокгольм энергичного офицера абвера для руководства подготовительными мероприятиями. Кейтель, в свою очередь, доложил обо всем Гитлеру. Постепенно о приказе фюрера забыли. Так была предотвращена безумная попытка крупномасштабной диверсии, которая даже в случае успеха не принесла бы никакой практической пользы, а лишь вызвала бы в Англии и Швеции новую волну возмущения и усилила бы ненависть к Германии. Ведь у Великобритании все равно нашлись бы пути и способы доставки своей дипломатической почты в Швецию.
Похожий случай имел место и незадолго до описанного выше эпизода. Правда, в тот раз речь не шла о приказе фюрера. Уже осенью 1941 г. руководство военно-воздушными силами начало одолевать 2-й отдел абвера просьбами воспрепятствовать, с помощью диверсий, постоянным полетам так называемых атлантических клиперов или тяжелых американских гидросамолетов между Нью-Йорком и Лиссабоном. При молчаливом согласии Канариса с удовлетворением этой просьбы, однако, не спешили, оттягивая время. Когда же на одном из совещаний в начале 1942 г. Кейтель потребовал от Канариса объяснений причин отсутствия результатов, тот в резких словах сделал присутствовавшему начальнику 2-го отдела суровый выговор и обязал наконец предпринять нужные практически шаги. Теперь невозможно установить, принял ли Лахоузен устроенную ему головомойку за чистую монету или просто обиделся на совершенно незаслуженный нагоняй, имевший целью лишь успокоить
Филиал в Лиссабоне довольно быстро справился с подготовительными мерами. А когда Канарис вскоре, будучи в служебной командировке в Мадриде, на несколько дней завернул в Лиссабон, то ответственный за выполнение задания офицер местного отделения абвера доложил ему о том, что организация полностью готова к осуществлению диверсий на американских гидросамолетах. Фактически заряд взрывчатки в тот момент уже находился на одном из клиперов, стоявшем у причала воздушной гавани неподалеку от Лиссабона. Встревоженный Канарис приказал немедленно извлечь и обезвредить бомбу. Чтобы как-то правдоподобно объяснить своим португальским подчиненным отмену прежнего распоряжения, он сделал вид, будто ничего не знал об этом деле, будто приказ о диверсиях на клиперах был передан 2-му отделу без его ведома руководством немецких военно-воздушных сил. И еще он добавил, что любое нападение на пассажирские самолеты в нейтральном воздушном пространстве означало бы грубейшее нарушение международного права, которое немецкая сторона не должна допускать. Поэтому, мол, он раз и навсегда запрещает использование подобных методов. И в последующие свои приезды в Лиссабон Канарис всякий раз напоминал, что именно в сфере деятельности 2-го отдела абвера и его подразделений на местах, выполняющих задачи весьма деликатного свойства, необходимо строго придерживаться норм международного права и принятых правил ведения войны. Особенно внимательными должны быть сотрудники абвера, работающие в нейтральной Португалии. В данном случае вмешательство Канариса было очень кстати. Взрывчатку еще успели забрать из самолета, который по чистой случайности – из-за нелетной погоды – несколько дней не мог вылететь в Нью-Йорк.
Глава 15
Разные фигуры
Мы уже неоднократно имели возможность убедиться в том, что Канарис был непримиримым противником идеологии большевизма – это, однако, не мешало ему оставаться на своих общегуманных позициях и в вопросах, относящихся к большевистской системе правления.
За пять недель до нападения на Советский Союз, 13 мая 1941 г., появился подписанный Кейтелем пресловутый «Приказ о комиссарах», который, по сути, предписывал попавших в плен советских комиссаров и других лиц, задержанных в восточных областях и зараженных большевистскими идеями, по решению специально выделенных для этих целей офицеров, расстреливать на месте без суда и следствия. Канарис не мог согласиться с подобным приказом, все его существо протестовало против его содержания, и он считал, что, подписав и передав документ в войска, Кейтель возложил на вооруженные силы Германии огромную и тяжелую ответственность. Канарис хорошо понимал, что, принуждая вермахт нарушать нормы международного права и общепринятые правила ведения войны, Гиммлер и Гейдрих сознательно и преднамеренно стремились подорвать нравственные устои армии, разложить ее изнутри и, сделав соучастницей нацистских преступлений, заранее сломить ее волю к сопротивлению формированиям СС. В этом смысле он высказывал свое мнение, касавшееся «Приказа о комиссарах», среди начальников подразделений абвера.
Летом 1941 г. состоялась совместная конференция представителей вооруженных сил и СС, созванная по инициативе начальника Управления по общим вопросам ОКВ генерала Рейнеке, чтобы сгладить противоречие, возникшее в связи с претворением в жизнь положений упомянутого приказа. На конференцию пригласили и Канариса. И хотя шеф абвера в тот момент находился в Берлине, на конференцию он сам не пошел. Уж больно противен был ему этот Рейнеке, которого Остер прозвал «маленьким Кейтелем» [21] , а Канарис считал – из-за его раболепствующего подчинения всем требованиям НСДАП – одним из главных виновников все более тесного смыкания вооруженных сил Германии с нацистской системой. Вместе с тем Канарис с живейшим интересом следил за работой конференции и предварительно подробно проинструктировал своего представителя относительно линии его поведения. А быть представителем Канариса и управленческой группы «Аусланд» выпало в данном случае Лахоузену, начальнику 2-го отдела абвера, который мог достаточно аргументированно доказывать вредность этого документа, ибо негативные последствия практической реализации «Приказа о комиссарах» должны были в первую очередь сказаться на работе его подразделения. Общаясь регулярно с Кейтелем, Рейнеке, руководителями СС и гестапо, Канарис и его сотрудники давно убедились в том, что в разговоре с этими людьми, если хочешь добиться каких-то результатов, не стоит выдвигать такие доводы, как гуманность, законность, порядочность. Только убедительное доказательство вредности какого-либо распоряжения для планов Гитлера могло заставить что-то изменить.
21
В действительности «маленьким Кейтелем» было принято в ОКБ называть не Рейнеке, а младшего брата Кейтеля, который являлся начальником отдела кадров ОКБ.
От гестапо в конференции участвовал начальник IV управления Главного управления имперской безопасности группенфюрер Генрих Мюллер. Лахоузен был с ним уже знаком: 2-й отдел по роду своей деятельности часто соприкасался с его ведомством, которое полностью оправдывало свое официальное название «тайной полиции» и занималось тотальной слежкой и террором внутри Германии. Однако во время войны поле деятельности IV управления значительно расширилось, охватывая оккупированные вражеские территории. Это управление вело также слежку за всеми проживающими в Германии политическими эмигрантами из стран Восточной и Юго-Восточной Европы, среди которых 2-й отдел абвера подбирал кандидатов на вербовку в качестве агентов. Но все же наиболее тесный рабочий контакт с IV управлением РСХА поддерживал 3-й отдел абвера, осуществлявший контрразведывательные мероприятия в рядах германских вооруженных сил, о чем шла речь выше при обсуждении переговоров Канариса и Гейдриха, касавшихся разграничения полномочий.
Мюллер, баварец по происхождению, карьеру сделал в баварской уголовной полиции, что наложило отпечаток на его манеру поведения. Среднего роста, темноволосый, он мог быть внешне обходительным и любезным, однако пронзительный взгляд колючих глаз и тонкие губы все равно заставили бы любого насторожиться, если бы даже Мюллер не носил ненавистную эсэсовскую форму. Кто сним сталкивался поближе, мог заметить, как маска любезного дядюшки внезапно исчезала и его спокойный добродушный голос, слегка окрашенный баварской интонацией, вдруг приобретал необычайную строгость и резкость. В такие моменты становились очевидными свойственные Мюллеру грубость, жестокость и холодный цинизм. Недаром Канарис видел в Мюллере, после Гейдриха, своего злейшего врага в стане СС. Интуиция подсказывала, что Мюллер ему не доверяет и собирает против него компрометирующий материал. В присутствии шефа гестапо Канарис всегда испытывал неприятное чувство. Быть может, помимо неприязни к Рейнеке, данное обстоятельство тоже побудило его воздержаться от личного участия в конференции и послать вместо себя Лахоузена.