Канатоходец: Воспоминания
Шрифт:
Сотрудникам Лаборатории пришлось изменить направленность своей работы. Если ранее, в Лаборатории Колмогорова, мы были заняты главным образом методологическими разработками, опробуя их в различных областях научных и технических исследований, то теперь задачей нашей стало математическое, точнее, вероятностно-статистическое обслуживание биологических разработок. Я предложил каждому серьезному сотруднику самому искать область применения знаний и опыта.
Сам я хорошо понимал, что надо делать нечто большее. Надо сформулировать мировоззрение, открывающее возможность математического осмысления живого начала. Иначе работа математика превратится в ремесло — в решение вспомогательных задач стандартными методами, разработанными без учета особенностей поставленной задачи.
Надо
Над этой темой я стал работать с небольшой группой из 3–5 человек. Среди них особенно выделились трое: А.В. Ярхо, которая в течение 20 лет была неизменным переводчиком моих работ, машинистка О.Н. Мартынова, бережно и внимательно относившаяся к моим текстам, и Ж.А. Дрогалина. Будучи по образованию лингвистом, она быстро поняла мою постановку задачи. Увлекшись ею, стала моим ближайшим помощником.
192
Желая понять принцип самоорганизации, я начал с осмысления сознания человека, затем попытался понять биосферу как самоорганизующуюся систему и, наконец, совсем недавно попытался расширить принцип самоорганизации, включив в него Вселенную в целом. В моей системе самоорганизация порождается сознанием. Отсюда у меня возникло представление о вездесущности слабых форм сознания, которые могут быть названы квазисознанием.
Я понимал, что избранная мною постановка задачи соответствовала скорее психологическому или философскому факультету, чем биологическому. Но у психологов и тем более у философов я работать не смог бы, так как мой подход противостоял их настроенности, которую они ревностно охраняли, не допуская в свою среду ничего нового. С биологами было проще, я поначалу не очень сильно задевал непосредственно их идейную ориентированность и был нужен им как руководитель большой группы математиков-статистиков.
Деятельность сознания характеризуется прежде всего взаимодействием со смыслами. Поэтому естественно было начать с изучения языка — носителя смыслов. Первая сформулированная мною задача звучала так: «Почему мы, люди, понимаем друг друга, когда пользуемся словами, имеющими неоднозначные смыслы?» В этой постановке задача имела кибернетическое звучание, поскольку с решением ее связано и будущее искусственного интеллекта. Естественно было искать ответ на этот вопрос, обращаясь к вероятностным представлениям, поскольку вероятностному описанию поддается изучение реальности любого явления.
Еще в 1974 году появилось первое издание моей книги Вероятностная модель языка. Расширенный и углубленный вариант этой книги был подготовлен к выходу в 1978 году. Но книгу трудно было издать — ее содержание в плане идейном было крайне одиозным для тех лет.
И все же второй вариант был издан. Опять в силу совпадения абсурдно звучащих обстоятельств.
В те времена я раз в год читал лекции философского характера на методологических семинарах [193] одного из подразделений Совета Министров СССР. И вот после одной из таких лекций, разговаривая с академиком А. Н. Щукиным, я пожаловался на свои трудности. Он ответил:
193
Парадокс заключался уже в том, что эти семинары проводились в рамках партийного просвещения. Напомню еще раз — сам я никогда не был членом партии.
— Издадим!
Оторвал от газеты кусок бумаги, написал: «Прошу издать книгу Налимова» — и сказал:
— Идите
Прихожу и показываю, несколько смущаясь, обрывок газеты.
— Будет напечатано. Запомните, никто не сможет потребовать каких-либо изменений или смягчений.
А я, по наивности, прихожу к директору издательства и показываю ему резко отрицательный отзыв на рукопись моей работы, написанный профессором Московского университета, и свою отповедь ему.
— Не буду читать всю эту галиматью!
— Почему?
— Чего же вы хотите: чтобы я послал ей ваши возражения? Она напишет в ответ свои, а потом то же сделаете вы. Зачем на это тратить время?
— Так что же — не будете печатать?
— Почему? Будем. Берите ручку и пишите следующее: «Я, такой-то, прочитал отзыв на мою рукопись. Со всем согласен и все исправил».
Я написал. Он поставил визу: «В печать».
Потом еще разговор с ведущим редактором — Соколовым В. М.
— Вы не использовали весь отведенный вам объем. Что — нечего добавить?
— Есть. Но эти страницы не читали и те рецензенты, которые дали положительные отзывы.
— А какое вам до этого дело?
— Но ведь вас же могут выгнать с работы!
— А я и сам могу уйти. Надоело все это издательское дело.
Итак, второе издание книги вышло значительно дополненным. Она получила широкий отклик, но, конечно, не у лингвистов — они молчали, считая ее, видимо, недостойной комментирования.
В начале 80-х мой друг доктор Юджин Гарфилд, Президент широко известного Института научной информации в Филадельфии, издал одну за другой четыре мои философски ориентированные книги [194] (под редакцией профессора Р. Колодного):
194
Решение об издании первой книги было принято по-деловому — без лишних рецензий. Когда Гарфилд был в Москве на книжной ярмарке, я спросил, не может ли он найти мне подходящего издателя в США. Он ответил:
— А чего искать — я сам могу издать. Давайте рукопись. Я поеду поездом до Владивостока и почитаю.
Затем последовал ответ:
— Печатаю.
1. In the Labyrinths of Language: A Mathematicians Journey, 1981, 246 p., (это перевод книги Вероятностная модель языка — она была издана также в Польше).
2. Faces of Science, 1981, 297 p.
3. Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier, 1982, 320 p.
4. Space, Time and Life. The Probabilistic Pathways of Evolution, 1985, 110 p.
Как видите, только первая из этих книг была издана в России — на остальные был наложен запрет: из соответствующих инстанций поступила установка: «Разрешено на вывоз». Это означало, что в России издание не разрешалось. Это было до перестройки.
Из четырех упомянутых выше книг последняя, пожалуй, получила наименьший отклик. Она предлагала новый, философски осмысленный подход к проблеме эволюционизма. Биологи на это ответили молчанием, полагая, видимо, что философские аспекты эволюционизма обсуждать неприлично [195] . Ситуация, вероятно, изменится после выхода книги А. Лима-де-Фариа [Лима-де-Фариа, 1991], бросившей вызов традиционно принятой в биологии системе обсуждений эволюционизма. Будучи известным биологом, он не только приводит громадный фактический материал, но и рассматривает философские аспекты проблемы. Неожиданно звучит уже само заглавие книги: Эволюция без отбора. Автоэволюция формы и функции. Я в своих построениях также отказываюсь от идеи естественного отбора, доминировавшей в биологии в течение почти полутораста лет.
195
В нашей стране моя книга оказалась недоступной для широкого круга читателей. Не удалось опубликовать развернутый реферат книги ни в одном из престижных журналов.