Канцелярия счастья. Академия ненависти и интриг
Шрифт:
– Столовая там. Впрочем, большинство семей предпочитает есть у себя в комнатах, – она указала на один из коридоров.
Йону пришлось приложить некоторое количество сил, чтобы не перестать улыбаться. Семья. Ему совершенно точно представилось, какой именно смысл вкладывают несогласные в это слово. Неестественный, давно устаревший и такой пошлый. Не в силах совладать с собой, он замедлил шаг.
– Каждый раз, когда я слышу слово «семья» в определениях несогласных, я вспоминаю Шекспира.
– Ох, какой же ты все-таки милашка, неужели Гамлета? – с иронией отозвалась Мора, скрещивая руки на груди.
– Ромео и Джульетту, – он
– Счастье для всех и любовь в каждом сердце, – Мора картинно приложила руки к груди и, обратив глаза к потолку, искусственно захлопала ресницами. – Все никак не могу взять в толк, милашка, ты правда веришь во всю эту чушь? – она бросила на него слегка разочарованный взгляд и пренебрежительно хмыкнула, – одна сплошная агиткампания. Да взять хотя бы то, что кадетам Канцелярии запрещены контакты с внешним миром. Монтекки и Капулетти, по сравнению с Верховным Канцлером, образцы идеальных наставников. Они, по крайней мере, сами своих детей не убивали.
– Доведение до суицида не в счет? – засмеялся Йон.
Смахнув с глаз невидимую слезинку, он обнажил зубы в одной из самых своих дружелюбных улыбок. В этот момент ему нестерпимо хотелось выплеснуть на проклятую девицу всю свою ярость. Как много они знают о нем? Генерал Славий упоминал о его матери, но разве у несогласных действительно был выход на эту женщину? И если да, то что она успела рассказать им? Хотелось действия. Йон не нашел ничего лучше, чем, не снимая с лица доброжелательной маски, медленно приблизиться к девушке и тихим доверительным голосом произнести:
– Ну, давай пофантазируем. Допустим, инспектор Канцелярии влюбится в одну из несогласных. Достаточно непримиримые стороны, не так ли? – легким движением он поправил выбившуюся из-за уха Моры темную прядку. – Что будет, если, ну… – Йон сделал вид, что задумался, – ну, предположим, мы с тобой полюбим друг друга? Страстно, отчаянно. В духе великих романов.
– Ох, какой драматизм, – девушка выразительно округлила глаза, еле заметно придвинувшись к нему.
– Драма? Но разве нам что-либо помешает быть вместе? Любить друг друга и быть счастливыми? – он осторожно положил руку на тонкую гибкую талию. – Канцелярия проповедует свободу выбора. Ты можешь делать что угодно и быть кем угодно. Можешь любить кого-то из несогласных, – Йон осторожно погладил девушку по спине, – можешь быть несогласным. За это не наказывают, – шепнул он ей на ухо.
Мора задумчиво смотрела снизу вверх, закусив щеку и улыбаясь одной стороной рта. Медленно облизнув губы, девушка привстала на цыпочки:
– Да… за это не наказывают…
В этот момент ее губы были так близко, что, казалось, еще пару сантиметров, и она сама поцелует его. Йон слегка качнулся, подаваясь вперед и сильнее прижимая девушку к себе…
– Наказывают за действия, – Мора закончила начатую фразу, одновременно с этим с силой наступив ему на ботинок и вывернувшись из объятий.
Йон тут же разжал руки и отступил назад. Канцелярия пропагандировала свободу самоопределения, и он не собирался мешать заносчивой девице определяться самостоятельно. В конце концов, она все равно сделает так, как нужно будет ему.
Девушка послала Йону воздушный поцелуй и подмигнула.
– Все-таки ты такой милашка, – засмеялась она. – Идем уже.
Не дожидаясь, она свернула в один из проемов. Йон невольно
При этом она прекрасно понимала, что он также будет завоевывать ее расположение, и подыгрывает ему. Все ее полуулыбки, нежный шепот, даже сбившееся дыхание в ответ на пламенные речи – все это ненастоящее. Но та страсть во взгляде, когда Мора говорила о системе, искренняя нетерпимость и стремление к разрушению – вот они настоящие. Чистая, незамутненная ненависть всегда притягивает. В такую ненависть можно даже влюбиться.
Йон свернул за девушкой, и рот моментально наполнился слюной. Тяжелый хлебный запах напрочь отбивал желание думать о чем-либо кроме еды. Мора распахнула дверь и прошла внутрь. Помещение столовой было не таким большим, как предполагал инспектор. Впрочем, ему до сих пор не удалось выяснить точное число несогласных, проживающих в бункере. Сейчас внутри, рассевшись за сотней маленьких столиков, расставленных по всей площади, сидело около трех или трех с половиной сотен людей. Можно было бы зафиксировать то, что он сейчас видел, на сетчатку и позже вернуться, чтобы проанализировать, но Йон не смог.
Ученик Канцлера, прошедший шесть лет обучения в кадетском корпусе Канцелярии и несколько лет в магистрате, неподвижно застыл у входа, глядя на ближайший столик. За ним сидела молодая русоволосая женщина, а рядом с ней – мальчик лет девяти-десяти. Он жевал хрустящую булку и громко чавкал, а женщина тихонько ругалась, смахивала крошки с его рубашки.
Когда Йон понял, что уже минуту не двигается с места, он вздрогнул и начал озираться по сторонам. Равномерный гул голосов детей и взрослых, стук ножей, ложек и вилок тут же вторгся в сознание, будто до этого кто-то просто выключил звук.
– Какое… странное… место, – он повел плечами, стараясь не показывать своей растерянности, но видеть, как почти за каждым из столов сидят вперемешку дети и взрослые, было ненормально.
– Идем сюда, – Мора подвела его за руку к небольшому столику в дальнему углу зала. Серая потертая скатерть была залита каким-то ярким соусом, но, кажется, девушку это не смущало.
Йон послушно уселся, оглядываясь по сторонам.
– Святая Бюрократия… Сюрреализм какой-то… – хрипло пробормотал он. – Никогда не любил фильмы, созданные на заре кинематографа, но у меня стойкое ощущение, будто я попал в какую-то на редкость скверную картину, эдак века из двадцать первого.
Мора посмотрела на него сочувственным взглядом. Отошедшее было на второй план раздражение вспыхнуло с новой силой. Она что, жалеет его?!
– Я на минутку, – она шепнула это раньше, чем Йон успел сказать какую-нибудь гадость.
Чтобы взять себя в руки, он закрыл глаза и послал несколько мысленных команд к имплантам. Разворачиваемая им сеть из миниатюрных передатчиков, разбросанных по всему бункеру, была еще далеко не полной. Каждая антенна собирала информацию о месте, где она находилась, и с помощью радиолокации составляла план небольшого участка местности. Обработка полученных картинок хорошо отвлекала от мыслей о неряшливом ребенке и его ругающейся матери.