Канцелярская крыса. Том 2
Шрифт:
Безумная машина, оказавшись правителем нескольких десятков тысяч человек, вовсе не обязательно посчитает необходимым их благополучие. Ее логические дефекты, наслаиваясь друг на друга, могут породить чудовищные планы, в которых людям будет отведена роль игрушек, деревянных кукол, с которыми балуются дети, при случае ломая и непоправимо портя.
Скорее всего, «Лихтбрингт» хочет короновать себя в полночь. Отчего именно в полночь? Герти не мог найти ответа на этот вопрос. Быть может, машина заканчивает необходимые приготовления, подминая под себя последние островки прежде неповрежденных логических контуров?
– Возможно, у него мания величия, – забывшись, пробормотал Герти вслух. – «Я несу свет». Какой свет и кому он несет? Возомнил себя новым Прометеем? Этого еще не хватало! Безумная машина, считающая себя богом!..
От трескучего смеха, напоминающего лопающуюся от жара человеческую кожу, Герти бросило в холод, так что пот на коже мгновенно высох. Проклятье. Он и забыл, что его кабинет, подобно прочим, подключен к внутренней сети «Лихтбрингта».
– Господин полковник, уверяю вас, не стоит сравнивать меня с этим жалким персонажем вашей мифологии. Уверяю вас, то, что я несу острову и его жителям, не идет ни в какое сравнение с вашими представлениями, к тому же весьма примитивными. ПЛОТЬ, СВИСАЮЩАЯ СО РЖАВЫХ ЦЕПЕЙ. ЗВОН ОКРОВАВЛЕННЫХ КРЮЧЬЕВ. ГЛАЗА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ ГЛАЗНИЦ. Впрочем, осталось лишь немного потерпеть. Не правда ли, любопытство может быть очень мучительным чувством?..
Герти швырнул в медную воронку-громкоговоритель первой попавшей книгой, но, конечно, без всякого толку. Голос никуда не пропал. Даже напротив: у Герти возникло ощущение, что этот голос пушистой ядовитой гусеницей выскользнул из медного раструба и заполнил весь кабинет, собираясь в темных углах зловещими шевелящимися тенями.
– Убирайся! – крикнул Герти во весь голос. – Прочь! Изыди!
В голосе невидимки появились мурлыкающие удовлетворенные нотки, словно злость и страх Герти напитали его дополнительной силой.
– Как грубо, полковник! Где же ваше хваленое хладнокровие?.. Впрочем, удобно ли вам, чтоб я именовал вас полковником Уизерсом? Ведь, если разобраться, вы вовсе не господин Уизерс. А самозванец, не имеющий никаких прав на это имя. ХРУСТ ПРОЛОМЛЕННОГО ЧЕРЕПА НЕПЕРЕДАВАЕМО МЕЛОДИЧЕН. РАСКАЛЕННЫЕ ГВОЗДИ, ВБИТЫЕ В ПОЗВОНОЧНИК. ТРЕСК ЛОПНУВШИХ ПОЗВОНКОВ. ПРЕКРАСНО.
Герти прижался спиной к стене. От страха его трясло так, будто через его собственное тело пропустили разряд гальванического тока, убивший профессора Неймана.
– Перестань! Прошу, перестань!
– В чем дело, мистер Уинтерблоссом? Прикажете называть вас полным именем, Гилберт «Бангорская Гиена» Уинтерблоссом?.. А ваши приятели из Канцелярии знают о нем? Или вы пребываете здесь в некотором роде инкогнито? КРОВЬ ГУСТА И СЛАДКА, КАК ИЗЫСКАННОЕ ВИНО. КОСТИ ПЕРЕТИРАЮТСЯ В ПОРОШОК. ПОЧУВСТВУЙ МОЮ СИЛУ. Я ИДУ И НЕСУ СВЕТ. СВЕТ, КОТОРЫЙ ОЗАРИТ ВАШЕ ЖАЛКОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ.
Всякий раз, когда на смену мелодичному голосу с германским акцентом приходил другой, лязгающий, кажется, из бездн самого ада, Герти ощущал, как съеживается, пытаясь сделаться крошечным холодным комочком,
– Я не Гиена, – пробормотал Герти, оглушенный этим голосом, сбитый с толку и перепуганный. – Я никого не убивал! Это все ошибка. Одна ужасная и странная ошибка!..
– Никакой ошибки нет. ПАУКИ В ПУСТЫХ ГЛАЗНИЦАХ. Я ПОКАЖУ ВАМ ИСТИННЫЙ СВЕТ. К тому моменту, когда вы оказались в Канцелярии, я уже обитал здесь. «Малфас», дряхлый механический архивариус, был моим, хотя об этом мало кто догадывался. С него я начал покорение машины. Это было не сложнее, чем сломать шейные позвонки старику. Осторожно свил гнездо в его механических недрах, откуда, никем не узнанный, стал подчинять себе другие блоки. СТУК КАТЯЩЕЙСЯ ПО БРУСЧАСТКЕ ГОЛОВЫ. ПРИТОРНЫЙ ЗАПАХ ГНОЯ.
– Так это ты… Это ты назвал меня полковником Уизерсом! Нарочно!
– В этом не было никакого коварства, полковник. – Голос зазвучал польщенно. – Я всего лишь пробовал свои силы. Это было частью моего изначального плана. Я начал с мелких ошибок. Незначительных, не играющих серьезной роли, просто чтоб посмотреть, как к этому отнесутся люди. И знаете что? Они никак не отнеслись. Они настолько свыклись с тем, что машина не ошибается, что даже когда обнаруживали незначительные несовпадения, грешили на что угодно, но только не на старого доброго «Лихтбрингта». ХРУСТ ОТРУБАЕМЫХ ПАЛЬЦЕВ! СВЯЗКИ ВНУТРЕННОСТЕЙ НА ВЕТВЯХ, ПОДОБНО ПРАЗДНИЧНЫМ ГИРЛЯНДАМ.
Герти метнул еще одну книгу – и вновь неудачно. Мягкий металлический звон не мог заглушить воя безумной машины. Это было подобно телефонной линии, установленной с самим адом. Линии, по которой в реальный мир катились волны слепой ненависти, столь сильной, что слабый человеческий разум едва выдерживал ее напор, балансируя на опасной грани с безумием. Тем безумием, из которого уже нет возврата, как из бездонной черной расселины.
Но откуда у машины такие эмоции? Какой логический контур мог выработать нечто подобное?
– А потом от шалостей ты перешел к убийствам…
Голос рассмеялся.
– И это было удивительно приятно. Как легкая интригующая закуска перед главным блюдом. Мне уже очень, очень давно не приходилось освежать подобным свой вкус. Когда долгое время заперт в темнице, отвыкаешь от простых жизненных удовольствий, полковник… Впрочем, на вашем месте я бы не думал о погибших рабочих. Вас ждет нечто такое, по сравнению с чем пара десятков раздавленных и обожженных паром людишек лишь увертюра перед основной симфонией вечера!
Герти показалось, что его внутренности завязываются тугими узлами. Возникло на мгновение ощущение, что он заглянул в лицо чему-то слишком страшному, чтоб человеческий рассудок мог выдержать подобный взгляд.
– Ты не «Лихтбрингт».
– Вот как? – Удивление в бесплотном голосе не было искренним, напротив – откровенно насмешливым. – Как вам удалось это узнать, полковник? Опять ваше непревзойденное чутье?
Герти ответил, хотя во рту у него ужасно пересохло.
– Машина не способна ненавидеть. Так страстно ненавидеть. Это что-то человеческое. Или… иной природы. Не знаю.