Канцелярская крыса
Шрифт:
«Опять они прислали нам гуся вместо анализа цен на керосин в текущем квартале, — вздыхал мистер Пиддлз, взвешивая в руке прибывший с курьером внушительный пакет, — Как вам это нравится, джентльмены? Сущий гусь. Мы все покупаем гуся на Рождество для своих близких, и, смею думать, все мы умеем выбрать подходящего гуся. Хороший гусь среднего размера, джентльмены. Если гусь велик, это не значит, что он хорош, это значит, что он раскормлен сверх всякой меры, раздут жиром. Таких гусей обычно дарят начальству или дальним приятелям, он безвкусен, как мыло, зато велик и производит благоприятное впечатление».
Герти быстро убедился в том, что перед ним — большой и жирный «гусь». Просмотрев пару десятков листов, он узнал о мистере Стиверсе не больше,
Скупые поначалу данные о мистере Стиверсе быстро обрастали шелухой деталей, живописных, но, увы, не имеющих практической ценности.
Детство и юность мистера Стиверса Герти пропустил достаточно быстро, не читая целый ворох докладных записок, собранный его учителями. Мистер Стиверс определенно не рвался к наукам, а образование, приобретенное на улицах Скрэпси, значительно обесценивало данные, полученные им в школьном классе.
Во время службы в сто третьем полку морской пехоты Ее Величества, мистер Стиверс зарекомендовал себя как отважный солдат, исполнительный, но при этом склонный к излишнему насилию и в такие моменты едва управляемый. Так, он получил благодарность командира полка за бой на острове Перруак, которая была отозвана тремя днями позднее, когда пехотинец Стиверс едва не запытал до смерти пленного туземца. Так же он регулярно нарушал дисциплину на борту корабля, был замечен за азартными играми, употреблял тайком спиртное. Отдельно был отмечен случай с самовольной отлучкой пехотинца Стиверса, которое он совершил возле неизвестного Герти острова, попытавшись обменять некоторое количество пороха на рыбу. Рапорт был по-военному скуп, но заинтересовал Герти неоправданной жестокостью санкций. За свою любовь к рыбным блюдам пехотинец Стиверс получил месяц гауптвахты — наказание более чем строгое, учитывая обстоятельства.
«На „Мемфиду“ бы его, — мстительно подумал Герти, листая страницы, — В компанию к тушеной макрели…».
Он вспомнил слова мистера Шарпера о том, что мистер Стиверс «в последние годы перешел на рыбную диету». Что это могло означать? Герти задумался. Стиверс стал постником? Отверг мясо? Похвально, конечно, только не похоже на человека, имевшего в год до пяти приводов в полицию по самым разным случаям, среди которых грабеж был одним из самых незначительных. Тогда к чему это было сказано и какое ему дело до чужих вкусовых пристрастий?
Герти продолжил чтение, время от времени хмурясь. От дела мистера Стиверса, распространявшего гусиный дух, мал-помалу стало основательно нести рыбой. Что-то связывало этого джентльмена с рыбой на протяжении всей его жизни, но суть этой связи Герти не мог ни понять, ни сформулировать. Посмотрим с начала… Ага, вот.
Одиннадцати лет отроду был пойман констеблем в переулке, в кармане были обнаружена рыба (сорт — килька) и выкидной нож. Двумя годами позднее, когда его дело слушалось в суде, в описи изъятых вещей значились самодельный кремневый пистолет, несколько банкнот со следами красной жидкости и рыбьи кости. Потом этот случай в морской пехоте… Насколько же надо любить рыбу, чтоб уйти в самовольную отлучку и, рискуя собственным скальпом, попытаться раздобыть рыбешку на ужин?
Видимо, решил Герти, даже самые ужасные представители человеческого рода бывают не лишены особенных симпатий. У грабителя и убийцы Стиверса это рыба. Чем-то она ему дорога, недаром то и дело всплывает в его личном деле то здесь, то там. Возможно, дело тут даже не во вкусовых свойствах. Просто рыба напоминает ему босоногое детство, когда он, еще не завсегдатай
Герти со вздохом закрыл папку. Если и так, от того мальчишки не осталось и следа. Сегодняшний мистер Стиверс — хладнокровный преступник с руками, по локоть перепачканными в крови. И его любовь к рыбе уже не играет никакой роли, поскольку явно оказалась замещена любовью к чужим деньгам. Трижды Стиверс попадался на грабеже, что в совокупности стоило ему четырех лет в здешней тюрьме. Поскольку слишком многие обитатели Скрэпси полагали разбой своим исконным способом заработка, судьи Нового Бангора к подобным занятиям относились, по мнению Герти, с недопустимой мягкостью. Однако сам Стиверс мягче от подобных приговоров не делался.
В очередной раз выйдя из тюрьмы, он совершил свое первое убийство. Человек, которого он огрел дубинкой по затылку, намереваясь завладеть его бумажником, скоропостижно скончался. Стиверсу посчастливилось вывернуться из-под висельной петли благодаря отсутствию доказательств и явно фальшивому алиби.
Впоследствии он уже не сдерживался. В городе начали находить тела со схожими следами насильственной смерти, и почти всегда это был мощный удар по затылку, от которого жертва мгновенно лишалась и жизни и содержимого карманов. В том, что это работа Стиверса, полицейские не сомневались. Несколько раз его едва не брали поблизости от тела, но всякий раз он, благодаря своей природной наглости, умудрялся сохранить свободу. Наделенный выдающийся физической силой, прекрасно ориентирующийся в хитросплетениях узких улиц, Стиверс стал настоящим волком Нового Бангора. Листовки с его изображением развешивали по городу, но без всякого положительного результата. На охоту он выходил раз-два в месяц, все остальное время предпочитая проводить в тайном убежище, о местоположении которого не имелось ни малейших предположений.
Неудивительно, что этот парень стал мозолить глаз самому мистеру Шарперу, подумалось Герти. На протяжении многих лет он настойчиво бросал вызов полиции и, судя по всему, слухи о нем мал-помалу просочились и в Канцелярию.
Не заходя в свой кабинет, Герти вышел из здания Канцелярии и с удовольствием набрал полную грудь влажного, горячего, воняющего бензином воздуха, стремясь выгнать из легких липкие крупицы невидимого пепла, которыми были проникнуты все внутренние помещения.
Под крышей Канцелярии он не мог работать более получаса, тисками сдавливало голову, а в затылок словно кто-то упрямый пытался вкрутить крупный тупой болт. Не лучше было и в собственном кабинете. Всякий раз, оказавшись там, Герти не мог побороть ощущение, что находится в подземном склепе, до того там было душно и сыро. Кажется, он даже явственно ощущал кислый запах подземной гнильцы… К тому же, крайне скверно действовала на нервы мертвая тишина, царившая в здании. Время от времени слышался доносящийся из неизвестного источника тягучий скрип двери или сухой рокот мебели — и сердце Герти трепыхалось в груди беспомощной, завязшей в паутине, мухой.
Особенно пугали его «сослуживцы». Они возникали из ниоткуда и перемещались почти бесшумно, если не считать тонкого скрипа подошв. Освещение в Канцелярии всегда царило приглушенное, газовые рожки едва-едва разгоняли темноту до уровня устойчивого полумрака, оттого Герти казалось, что в воздухе плывет прямо на него лицо мертвеца. По счастью, «сослуживцы» никогда не заглядывали в его кабинет, а у самого Герти ни разу не возникало потребности в чужом обществе.
Несколько раз невидимые течения, циркулирующие в Канцелярии, сталкивали его с мистером Беллигейлом, и всякий раз он пытался свести продолжительность этих встреч к минимуму. Мистер Беллигейл имел обыкновение холодно улыбаться при встрече и интересоваться у Герти, не требуется ли ему чего-либо для работы. Герти не требовалось. Не в последнюю очередь и оттого, что он понятия не имел, в чем его работа заключается.