Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов
Шрифт:
– Ну, помоги ему, Баймуратов, что стоишь?
Спасибо, Баймуратов, а ты, Сережа, извини, но я сяду на твои колени, иначе мне никак. Когда же ты мылся в последний раз, Сережа?
***
– Приехали! Вылазь!
Быстро мы добрались. Стеклянные перегородки, звенящие телефоны, строгие лица и интенсивное движение, только бы я не потерялся в суматохе.
– Ну что там? Зачем вы этих хануриков сюда привезли, у нас здесь что, вытрезвитель?
– В вытрезвитель их не возьмут, они услуги не оплатят, пусть пока в камере
– Толку от всего этого. Хорошо, забрасывай их во вторую.
Надо поспешно кашлянуть в сухенький кулачок, а то про меня забудут.
– Да, вот еще тут непонятный старичок с ними оказался, его куда?
– Ты откуда, старик? Давно бичуешь? Трезвый как будто?
На какой из трех вопросов мне ответить сначала?
– Я не помню, дело в том, что, похоже, возрастные изменения в организме вызвали у меня частичную потерю памяти.
– Частичную говоришь? Вышел погулять, все забыл и не вернулся домой? Знакомый случай. И что вас всех из дома куда-то тянет? Давай так: сегодня переночуешь в камере, а завтра отвезем в дом престарелых, где и поживешь какое-то время, пока не вспомнишь чего-нибудь или тебя не вспомнят.
– Хорошо.
– Величенко, проследи, чтобы старика никто не обидел в камере.
Дом престарелых – это же мечта, общество ровесников и ровесниц, клубы по интересам, душевный персонал, хорошая еда, концерты шефов с завода резинотехнических изделий, организованные походы в театр, цирк, стадион – мне трудно скрыть слезящуюся радость.
***
Камеры находятся, конечно, в подвале. Открывай, сержант Величенко, тяжелую дверь. Что-то здесь тесновато, да и воздух тяжеловат. Ну вот – куда мне теперь лечь? Ни в одной стране строительство тюрем не поспевает за ростом преступности, воображают еще, что вот-вот с ней покончат.
– Ничего, отец, ночь перекантуешься, а утром тебя отвезем, не бери в голову.
Спасибо, сержант Величенко.
– А куда мне примоститься?
– Сейчас, отец, устроим. Эй ты, буйвол! А ну уступи место!
Теперь братва будет ко мне относиться с уважением, и никто не посмеет обидеть недобрым словом или посмотреть исподлобья.
Буйвол, конечно, не такой уж и буйвол, но все же страшный и лохматый. Спросонья не может понять существа происходящего.
– Вот, отец, сюда ложись.
– Да мне надо совсем немного, я бы где-нибудь с краешку.
– Ничего, занимай место, если кто-нибудь будет бузить, скажешь – я ему вертолет устрою.
Ушел. Подействует ли на буйвола угроза умиротворяюще или он будет трясти меня за воротник и выговаривать свои претензии.
– Старик, вали с моего места – спать хочу. А вложишь – разберу по мослам.
Лаконично и доходчиво. Спи, мил-человек, ты прав – мы не в дребезжащем трамвае, чтобы почтительно приглашать немощных на свое место. Где же тут самая теплая стенка, около которой можно было бы присесть? Пол жесткий, но не холодный, сил нет, глаза ничего не видят, в голове шум ручейка во время паводка. Лягу на левый бочок, положу шершавые ладошки под шершавую щеку и буду ждать утра, которое непременно наступит.
***
–
Что буйволу от меня надо, надеюсь не поговорить за жизнь?
– Что вы хотите?
– Иди, старик, ложись на мое место, мент придет, скажешь, что всю ночь там спал, понял?
– Понял.
Эх, буйвол, буйвол – боишься наказаний. На нарах, конечно, удобнее.
***
– Тропиков! – на выход!
А вот и утро, брякает алюминиевая посуда, потягиваются нарушители законов, хмурятся в бесконечные бумаги следователи, затягивают портупею оперативники, а вдруг обо мне совсем…
– Батя, выспался? – пойдем скорее, пока машина есть, отвезем тебя.
Пойдемте, сынки, пойдемте. Хорошие вы ребята, только что вы мне в ухо орете – старость и глухота не сиамские близнецы-сестры.
***
– Что, дед, ничего не помнишь, а?
Крути баранку, водила, и не отвлекайся.
– Да нет, кое-что помню.
– От бабки, наверное, сбежал, а всем мозги парит, что ничего не помнит, так ведь, дед?
Какой ты веселый, сержант.
– В самую точку.
Резко тормозишь, сержант, нельзя быть таким импульсивным, не высидишь в засаде – спугнешь опасного преступника.
– Дед, а сколько тебе … У, черт! Куда прешь?!
Не отвлекайся, не отвлекайся, сержант, следи за дорогой и оставь меня в покое, я не хочу разговаривать. Впрочем, мы, судя по зданию с незаштопанными дырами обвалившейся штукатурки и колыханию унылости вокруг, уже приехали.
***
Белый халатик, белая шапочка, черные туфельки, сонные припухлости, готовность к выяснению анкетных данных.
– Здрасьте, мы звонили вам.
– Да-да, я в курсе.
– Вот это наш дедушка, теперь будет ваш.
– Пусть будет.
– А мне можно у вас остаться?
– Покараулить старичков хотите?
– Ха-ха.
– До свидания, у нас еще куча неотложных дел. Дед, не скучай и не теряйся больше.
– Постараюсь.
Милиционеры хлопнули дверью, тетенька поправила шапочку и тоже уцокала. Посидим на расшатанном старичками стульчике и поглядим, что есть на столе тетеньки – ничего нет, только стекло, а под стеклом календарь: молодой, красивый, накрашенный мужчина и женщина с грустными глазами, еще записка в уголке – почерк не для моего зрения. Ну что там такое, доченька? Куда ты запропастилась? Где душевное участие и сердечная теплота? Идет, влажные руки о халатик вытирает – ну извиняюсь, извиняюсь, откуда я знал.
– Так, фамилия, имя, отчество, год рождения, прописка?
– Если бы я мог ответить на ваши вопросы, то, наверное, сразу бы пошел домой.
– Не умничай, дедушка. Не помнишь, значит? Оформить без документов мы вас, конечно, не можем, но на какое-то время приютить в наших силах. Сейчас придет санитар, помоетесь, возьмем анализы, потом в палату номер три.
– А по прошествии некоторого времени, что со мной произойдет?
– Не бойся, дедушка, на улицу вас никто не выбросит.
Непонятно, мы на ты или на вы. О, – санитар.