Канцтовары Цубаки

Огава Ито

— Приятный запах! Еще и картошку печешь? — спросила она, принюхиваясь. А ведь и правда. О том, что горящие письма пахнут печеной картошкой, я не задумывалась еще ни разу. Но печеный картофель с горящей старой листвой, пожалуй, и правда отличная пара…

— Сейчас я как раз ничего не подкладываю. Так что можно попробовать! — ответила я, прихлебывая чай. Где-то вдали, хотя и не очень уверенно, прочищал горлышко соловей.

— Тогда, Поппо-тян, хочу тебя попросить…

— О чем же?

— Можно ли на твоем огоньке запечь мой баумкухен? [69]

69

Баумкухен (нем. Baumkuchen —

«древесный пирог») — сладкая немецкая выпечка, разновидность рулета. Срез баумкухена напоминает спил дерева с годовыми кольцами, откуда он и получил свое название.

— Да, конечно! — в ту же секунду ответила я.

В конце концов, чем сжигание старых писем так уж отличается от сжигания палой листвы?

— Так, может, сразу и онигири разогреть? Я еще не завтракала, а ты?

— Давайте-давайте! Несите что хотите!

— Ну, здорово! Устроим пикничок! Или как теперь говорят — «аутдорчик»? Я уже давно об этом подумывала… Ты ведь и сама еще не завтракала, верно? — проговорила она уже скороговоркой.

— Угадали! Я собиралась поесть после костра…

— Ну, тогда я буду в самый раз! Значит, завтрак на углях, согласна?

— Отлично! Запекать, наверное, лучше в фольге?

— Я поняла! Ну, тогда сейчас все принесу… Надо же! Благодаря Поппо-тян еще один денек превратился в маленький праздник… Спасибо тебе!

— Взаимно!

Я снова подняла голову, но госпожи Барбары уже не увидела.

Гора из писем горела хорошо, прощание с ними шло по плану.

Вскоре появилась госпожа Барбара со всякой снедью для запекания. Так прощальный костер превратился еще и в жаровню кулинаров-экспериментаторов.

Рисовые колобки, баумкухен, картофель, сыр камамбер, жареный рыбный фарш с овощами сацуагэ, французские булки. Камамбер, похоже, в особом приоритете…

Оттого ли, что их вовремя сняли с огня, кожица с картофелин слезала сама, а внутри они были мягкими и рассыпчатыми — идеально подавать со сметаной. Мы накинулись на них своими палочками, заедая то булками, то онигири. Но с сацуагэ оказалось вкуснее всего.

— Ах… Марьяж! — с улыбкой воскликнула госпожа Барбара. — Идеальные сочетания!

— Сразу хочется белого вина… — невольно замечаю я.

— Да и шампанское подошло бы, не так ли? — тут же оживилась она. — Послушай, у меня с прошлого года хранится бутылка шампанского, подаренная мне на Рождество! Поппо-тян, ты как? Выпьешь немного?

— Что… сейчас?

— Ну, иногда себе можно позволить, чего ты? Там всего по бокалу на нос!

С криками «ура!» госпожа Барбара скрылась в доме. Но не успела я оглянуться, как она уже вновь стояла передо мной с маленькой бутылкой шампанского и двумя бокалами наперевес.

Так сожжение писем неожиданно превратилось в жизнерадостный пикничок.

Пробка вылетела с ласковым щелком.

— Какая вкуснотища… — протянула я, пригубив из бокала.

— Как здорово жить! — с пафосом подхватила госпожа Барбара.

Я продолжала жечь письма — подкладывала в костер очередные,

помахивая веером.

— Так ты что же, сжигаешь старые письма? — осенило ее наконец.

— Именно так.

— И все эти письма писались тебе?

— Ну что вы! Не лично мне. Их просто отправляли на мое имя.

«Письмо № 113» от Наставницы к Сэйко-сан в этом костре не горело. С этим письмом я решила побыть еще немного — и оставила его в бумажном пакете от Аньоло.

— Вот оно что! А я уж было подумала, что ты у нас популярна, как телезвезда!

— Да что вы! Я за всю жизнь столько писем не получала… Я что, молодежный кумир?

— О чем ты? — Госпожа Барбара гордо поджала губы. — Для Камакуры, Поппо-тян, ты самый настоящий кумир!

Я не поняла, что она имеет в виду, и промолчала.

Почему-то, когда смотришь на горящий огонь, разговаривать не особо хочется. Зато можно слушать друг друга сердцем.

Соловей вдалеке продолжал свои упражнения.

О-кей, о-кей, о-кей…

Просто «бандзай» какой-то, усмехаюсь я [70] .

— Решено, — вдруг сказала госпожа Барбара. — Можно я сожгу здесь одно из своих?

— Вы о письме?

— Ну да.

Я кивнула, и она, легонько поднявшись, опять удалилась в дом. Мне вдруг почудилось, будто глаза ее подернулись каким-то странным сиянием. Хотя, возможно, то были просто слезы.

В ожидании госпожи Барбары меня посетило нечто вроде фантастического дежавю. Дело было в камамбере. Именно про него писала Наставница своей подруге в Италию. А уже на эту сцену наложился камамбер от госпожи Барбары.

70

Бандзай (яп. ??, букв. «10 тыс. лет процветания») — японское «да здравствует!». Традиционное японское пожелание для восхваления кого-либо или чего-либо. На войне — «ура!»

И хотя к Наставнице, своей кровной родне, я так и не сумела стать хотя бы немного добрее, с госпожой Барбарой из соседнего дома я завтракала камамбером, и сердце мое припевало от благодарности и любви.

Наставница же, как выяснилось, могла изливать свою душу в письмах к той, кого не встречала ни разу в жизни. Каждая из нас будто подстроилась под кого-то еще…

— Вот!

Через пару минут госпожа Барбара вернулась. Письмо в коричневом конверте она с огромной бережностью держала обеими руками.

— Как же заветно я его берегла! Но, видно, пришло время выпустить его на волю… Слишком уж оно печальное. Возможно, самое несчастное письмо на свете.

— Вы уверены?

— Да, конечно. Я уже все решила.

Когда она передавала мне коричневый конверт, из-под открытого уголка показалось что-то похожее на прядь волос.

— Я поняла вас. Так простимся же с ним от чистого сердца! — объявила я и бросила письмо в огонь.

— Большое тебе спасибо, — услышала я.

Письмо, которое она так заветно берегла, обратилось в пепел почти мгновенно. Так, будто само не могло дождаться, когда это с ним случится.