Канцтовары Цубаки

Огава Ито

— Ничего, бланки тоже сгодятся. Можно парочку?

В любую секунду буквы отца Сэйтаро могли заснуть в моем сердце уже навеки.

— Ну, этого сколько угодно. Понадобится еще — говорите…

Получив от буфетчика заветные ручку с бумагой, я ринулась обратно к столику.

Глубоко вздохнув, я уняла бурю в сердце. Расслабила пальцы левой руки. Такие любовные письма обычно пишутся левой.

Милая

Тии-тян!

Прямо сейчас я наблюдаю прекраснейшие пейзажи.

И вижу все, что с тобой происходит.

Школу танцев на этом шарике я окончил раньше тебя.

Поэтому, когда встретимся снова, мы возьмемся за руки и будем гулять сколько захотим.

А пока тот день не настал, будь веселой и не болей!

Любящий тебя крепче всех на свете —

твой я.

— Но это же… почерк отца! До последней черточки! — воскликнул Сэйтаро-сан, прочитав это дважды, если не трижды, прежде чем взглянуть на меня.

Насчет почерка я даже не сомневалась. Будь его отец жив, он писал бы именно такими буквами, это уж наверняка.

«Танцы на шарике» — выражение, которым отец Сэйтаро пользовался в письмах уже не раз. Землю он представлял в виде шарика, на котором ему выпало танцевать. Возможно, с таким взглядом на мир ему было легче подшучивать над своей запутанной жизнью?

Письмо, написанное на обороте расчетного бланка, я вклеила в паспарту из плотной бумаги с рукодельным узором. Теперь эти строки обрамлял узор из прессованных цветов, а лицевая сторона бланка так и осталась тайной, о которой уже никто никогда не узнает.

По словам самого Сэйтаро, его мать обожала цветы и всю жизнь выращивала их в своем садике на окраине Иокогамы.

Ну, а это письмо из рая. То есть из прекрасного цветочного сада. Кому-то, возможно, такая аллегория покажется слишком наивной. Но если бы отец Сэйтаро и правда писал из рая, разве его письмо не выглядело бы точно так же?

— Будто сам же отец писал… — повторил Сэйтаро-сан после долгой паузы, перечитав письмо в очередной раз. — Но как вам удалось собрать столько сезонных цветов?

Он осторожно провел пальцем по цветочному узору. Тот состоял из нескольких прессованных цветов, а также четырехлистного клевера.

— Вот этот найти было сложнее всего, — призналась я.

Когда я только написала это письмо — шариковой ручкой, в буфете Музея современных искусств, — я собиралась сделать его фотокопию на какой-нибудь антикварной открытке. Но даже на самой аккуратной копии исчезла бы объемность линий — глубина нажима, с которой ручка продавливала бумагу. Хорошенько подумав,

я решила оставить «живую» бумагу как она есть.

— А весенних и летних цветов у меня запас, с ними особых проблем не возникло…

На самом деле проблема как раз и заключалась в том, что стояла середина января. Прямо сейчас расцветала слива, но ограничиваться только сливой было бы слишком уныло.

Из крупных цветов я выбирала пинцетом лишь отдельные лепестки, а маленькие использовала целиком, как они и расцвели.

— Роза, фиалка, нарцисс, гортензия… А этот, рыжеватый, — кажется, саркандра? Я сам в цветах не очень-то разбираюсь, но… Похоже, вы даже кизил нашли?

Написав письмо, я отправилась на поиски прессованных цветов по лавочкам коллекционеров в квартале Дэнгаку-Судзи. И вдруг прямо на улице встретила Панти с целой ватагой учеников, выполнявших какое-то внеклассное задание. В двух словах я объяснила ей, что ищу, и в тот же день, едва закончив занятия, она притащила мне целый альбом гербариев, собранных ее питомцами еще прошлым летом.

— Нам он больше не нужен. Уже выбросить собиралась. Так что можешь использовать на всю катушку, — сказала Панти.

На ловца и зверь бежит, подумала я тогда. Но этими гербариями Панти и вправду меня спасла.

— Прямо не письмо, а шкатулка с сокровищами! — чуть смущенно улыбнулся Сэйтаро-сан. Что говорить, эти яркие лепестки всех мастей и оттенков, собранные вместе, напоминали коллекцию самоцветов.

— Они ведь еще живые, правда? — уточнил Сэйтаро-сан, заглядывая мне в глаза.

— Да… Я думаю, что живые.

Даже если эти цветы разлучили с землей и солнечными лучами, они продолжают жить в той форме, какую мы видим. Может, смерть и есть вечная форма жизни, кто знает? О подобных вещах я думала постоянно, пока оформляла письмо.

— Как и отец, не так ли? — добавил после долгой паузы Сэйтаро-сан.

Получив любовное письмо из рая, мать Сэйтаро радовалась как дитя. Трудно сказать, сошло ли на старушку небесное озарение, но после этого она перестала проситься домой. А конвертик с письмом стала хранить у себя на груди, как амулет.

Когда Сэйтаро-сан рассказал мне об этом, у меня словно камень с души свалился. Но он помолчал, задержав дыхание, а затем добавил:

— Вся эта радость пришлась на ее последние дни. Умерла она очень спокойной… И все благодаря вашему письму.

Чтобы сообщить мне об этом, он специально пришел в «Цубаки» на седьмой день после ее смерти. Со дня получения письма она прожила совсем недолго. Так, может, эта «весточка из рая» лишь ускорила ее кончину? — испугалась я. Но беспокоилась я, похоже, напрасно.

— Полагаю, мать наконец-то утешилась… — очень мягко добавил Сэйтаро-сан. — До тех пор лицо ее постоянно искажалось от скорби. И лишь получив письмо, она в кои-то веки заулыбалась. Уже за это я… то есть мы с сестрой… бесконечно вам…