Кандагарский излом
Шрифт:
— Сердце? — Мужчина не скрыл насмешки в глазах.
Соврать? Я сползла вниз по спинке, осев на сиденье, и, тяжело вздохнув, закрыла глаза.
— Урок пошел на пользу. Правильно, что не стала лгать. У таких, как ты, нет сердца. Значит, и болеть нечему.
Что это значит? О чем речь? Как легко палачу сделать больно, не прикасаясь, как бы между прочим, но за какие грехи?.. Память сама начала отматывать кадры моей далеко не праведной жизни. Но разве я сделала что-то такое, чтоб обо мне можно было сказать — «нет сердца»? Кто настолько зол на меня? Глупо даже вспоминать цепь обид, недоразумений, ссор, что множит наша суета по жизни. Вольно
Я думала, что вырвалась из этого проклятого круга, перестала бежать по чужой воле, сбивать бегущих передо мной, завидовать тем, кто ловчее и быстрее, оставлять, не вспоминая, плетущихся позади, вовремя уворачиваясь от наступающих на пятки. В этом беге я потеряла самое ценное, что и было стимулом к бегу, поводом дышать, стремиться вперед, жить.
Я предполагала, что потеря будет тяжелой, знала, что мне будет трудно ее пережить, и выбора не было. Во всяком случае, тогда я его не видела, и выбрала его…
Лучше б я выбрала себя. Ведь все равно умерла и живу мертвой.
Только ему дано судить меня, миловать и карать. Только ему я отдала душу и только ему могла отдать тело. Остальные — тлен, прах, частица бездарной картины в серых тонах, массовка на заднем плане… Но все это лирика, артефакт из разряда археологических находок — сейчас надо мной довлела реальность. И в ней бок о бок со мной жил какой-то Яго, который пристально следил и взвешивал каждый мой шаг и поступок, вздох и взгляд на чаше своих весов. Наверное, он ангел, бесплотный дух, что настолько свят, насколько и жесток. Его суд неправедный и неправильный, но апелляции не будет, приговор обжалованию не подлежит. Вот он, его посланник — сидит рядом и везет меня на гильотину. Равнодушно-отстраненный палач и судья, праведник и грешник. Карающий меч правосудия. Людского?
Да, я виновна. И виновата в том, что жила, как все, как могла и как получалось. И этим равна любому из толпы — и в хитрости, и в подлости, и в святости мы все одинаковы.
Божьего?
Так Богу и судить! И разве мог он наказать меня больше, чем наказал? Смерть лишь награда…
Что толку думать, кто и за что? Мне не понять своим умом чужой задумки.
Большинство перед смертью проходит ломки, переосмысления своей жизни, но что это изменило в той же жизни и смерти?
Я бы лучше поспала, глаза слипались от пережитых волнений, шок отпускал, давя на виски и напоминая — то ли еще будет… Не думай, что это конец — возможно, это всего лишь начало.
От этих мыслей не заснешь…
— Говори что-нибудь, не молчи, — приказал мужчина.
Наверное, слушая мою болтовню, ему было легче не заснуть за рулем. Но мне было наплевать. Какая мне разница — попадем мы в аварию или нет? Я все равно приговорена, а умру от пули или в автокатастрофе — частности. По мнению оплаченного палача, я — гнусь, но и он, по-моему мнению, не лучше. Мы стоим друг друга в жизни, так отчего бы не удостоиться общности смерти?..
Я упрямо промолчала.
Он включил магнитолу, оглушая меня визгливым плачем скрипки Паганини. «Ужас», — поморщилась я. С классикой у меня трудные отношения — избирательно лояльные. Бах
Но наибольшую ненависть из всего музыкально-жанрового ассортимента во мне вызывал рэп. Стоило мне услышать пару гнусавых речитативных фраз в диссонанс с тамбурином, я подпрыгивала и слепла от желания не только выключить источник раздражающего звука, но и раздавить его, чтобы отомстить создателям сих «шедевров».
Помню, как этим летом в милейше-безоблачном настроении мы ехали с Лялей в такси. Она поступила в институт, ура! Волнения остались позади. Нас ждал прекрасный вечер втроем за отменными теткиными пирогами, душистым чаем и приятной беседой. И надо же было водителю включить рэп! Я начала закипать на втором такте, от первой фразы скрипнула зубами, после первого куплета готова была задушить водителя, а в середине второго разломать магнитолу. Конечно, ничего подобного я не сделала, а просто с милой улыбкой качнулась к мужчине и рявкнула в лицо:
— Выключите этот бред дебилов!!
Парень чуть не въехал в иномарку… Но освободил мой слух и разум от разъедающего тупизма.
Интересно, насколько меня хватит терпеть соло для скрипки? Паганини, кажется, уже водил смычком по моим оголеннным нервам. Я чувствовала прилив раздражения, которое, как цунами, заливало удушливой волной горло, глаза, мутило разум. Я сжала руки в кулаки и прикусила губу, чтоб не сорваться. Паганини гений и долго слушателей не утомляет. Может, следующим будет более приемлемый для моего слуха композитор? Желательно Орф. Его я переживу.
Полонез Огинского я узнала с первых тактов и очнулась, взвилась, чуть не проткнув крышу машины головой, обрушила кулак на магнитолу:
— Выключи!!
— Рэп? — услужливо предложил киллер, ничуть не смущаясь моим неврастеничным поведением.
— Нет!!
Он довольно хмыкнул и выключил музыку вообще. А я смогла перевести дух и притихнуть, настороженно косясь на мужчину: нервы у него не чета моим…
А сердце колотилось где-то у подбородка — мог бы и пристрелить по-настоящему.
— Можешь поплакать.
— Зачем? — спросила, чтоб только справиться с отупением и слабостью.
— Это твой любимый вопрос. Зачем женщины плачут, когда нервничают?
— Понятия не имею.
— Ты не женщина?
— Женщина.
— Плачешь?
— Бывает.
— От чего?
Я отвернулась к окну:
— От обиды и непонимания.
— От боли?
— От боли падают в обморок.
— Ты?
— Я — нет.
— От вида крови?
— Нет.
Я солгала. И была уверена: в этой лжи меня не уличить. Но он тихо прошептал:
— Врешь. Проверим?
Меня передернуло. Какой-то злой гений! Провидец! Откуда он может знать, когда я лгу, а когда говорю правду?! Никто, никогда не уличал меня во лжи. Я всегда была неподражаемо виртуозна в ней и очень избирательна. Жизнь отточила этот навык без моего ведома, наградив им, как иных — даром пародировать, писать маслом, чувствовать красоту и гармонию цифр. Даже Ляля, даже моя умница девочка, не догадывалась, где, когда и какую правду прячет ее мать.
— Вы из упрямства это повторяете? Хорошо, не буду спорить. Можно спросить, как вас зовут?