Кандагарский излом
Шрифт:
— Чай.
— Как любезно с вашей стороны. Спасибо, — порадовалась я, откручивая крышку.
— Вчера мы были на «ты».
— Я погорячилась. Извините.
Открыла крышку, убрала пробку и поморщилась — из термоса взвился дымок со странным запахом, горьковатым, отталкивающим.
— Чай на травах, — предупредил мужчина.
Я так и подумала — на ядовитых, судя по запаху. Нет, все-таки он садист.
— Пей, — приказал.
— Вообще-то я не люблю чай, — попыталась отказаться под благовидным предлогом. Во всяком случае, что я не пью кофе, он знать не может.
— Опять
К чему подобная настойчивость?
Я взяла стаканчик и осторожно поглядела в окно: у кафе стоят две машины. Полный мужчина с мобильником что-то говорит, поглядывая на трассу. У входа в кафе стоит черноволосый парнишка в белом переднике и курит со скучающим видом. На автозаправку, пыхтя, въезжает рефрижератор. Вопрос: успею ли я помахать присутствующим белым флагом, объявив о своей оккупации? Наверное — да…
— Не делай глупостей. — Мужчина проследил за моим взглядом и лениво глотнул кофе. — Ты мне и трупом сгодишься. У тебя какая группа крови? Резус?
Стакан в моей руке дрогнул, взгляд замер на равнодушном лице киллера.
Группа? Резус?
Редкие оба.
Меня замутило от догадки — органы! Им нужны мои органы!
Они мигом превратились в стекло и задребезжали, как посуда в шкафу во время землетрясения.
Я с трудом открыла дверцу машины и вывалилась наружу, зажимая рот рукой. Отбежала в сторону к кустам, соснам и рухнула на колени в снег. Спазмы желудка удалось заглушить снегом, заодно я умылась, соображая, что теперь делать? Уходить — однозначно. Но как?! Мой взгляд ушел в сторону кафе — там люди, там должен быть телефон.
Мой палач встал рядом, прислонившись к стволу сосны плечом, и, глотнув кофе, с хитрой усмешкой посмотрел на меня:
— А у Ляли твоей какая группа крови?
Аут! Меня бросило в жар и в дрожь.
Как бессловесная тварь, я смотрела на него и пыталась взять себя в руки. Лялька, Лялечка, девочка моя, солнышко… Чтобы она, как я сейчас, переживала ужас? Чтобы ее пустили на части, как скотину на вырезку, рубец, хвосты и копыта?! Лучше я сама умру сто, двести раз, медленно, быстро — неважно.
О побеге теперь не могло быть и речи.
— Лялю… не надо, пожалуйста, — я поднялась, дрожащей рукой опираясь на ствол. — Вы правы, я лгала — у меня совершенно здоровое сердце. Я очень здоровая женщина, я занималась спортом…
Лишь бы он поверил, лишь бы он не передумал насчет меня.
А стоять нет сил — слабость. Но показать ее — подставить мою девочку. Поэтому прочь! Никто не тронет Лялю, никто не причинит ей зла, пока я жива!
Лялька… Веселые конопушки, голубые смеющиеся глаза, непослушные рыжие кудряшки. Она такая худенькая, чахлая. Вечное ОРЗ, простуды. Сколько я намаялась, закаляя ее! Лыжи, обливание, бассейн, гимнастика. Оздоровительный центр, лето в сосновом бору. Она окрепла, стала меньше болеть. Выправилась.
«Девочка моя!» — слезы навернулись сами, но я гнала их прочь — нельзя показывать слабость. Нужно казаться крепкой, здоровой, чтоб и тени сомнения не возникло. Он не может знать, не должен догадаться.
— У Ляли третья группа крови, третья! — неуверенно шагнула я к мужчине.
— Сколько ей лет?
— Восемнадцать. Она совсем ребенок. У вас же есть сердце!.. Пожалуйста, не трогайте ее, умоляю! Хотите, на колени встану? Я буду делать все, что вы скажете, я слова никому не скажу… Умоляю, пожалуйста… — Ноги все-таки не сдержали, и я осела в снег.
Мужчина выплеснул остатки кофе, закрыл стаканчиком термос и глянул на меня сверху:
— Я заказал тебе плов.
— Что?!
Плов?.. Слов не было, как не было сердца у садиста.
— Надеюсь, ты поняла…
— Я поняла, — заверила. — Никто ни о чем не догадается. Я буду вести себя хорошо. Сделаю, что скажете. Плов, значит, плов.
Силос так силос. Мне все равно. Я понятия не имею, как смогу проглотить хоть крошку. Но ради моей доченьки, смогу. Ради нее я смогу все, что угодно, как угодно, когда угодно!
Господи!..
— Пошли.
В кафе было на удивление чисто, уютно, тепло и тихо. Обычно в таких забегаловках стоит гвалт из сонма звуков: чавканья, бряканья ложек, разговоров, стуков. В воздухе витает смесь самых разнообразных запахов, ни один из которых нельзя назвать приятным. А еще запущенность и грязь: крошки на столе, непромытые ложки, покореженные стулья и надписи на столешницах «здесь был Вася (Федя)», «любовь до гроба», и «все в путь». Во всяком случае, именно так выглядело придорожное кафе пять лет назад, когда мы познакомились с ним. Нет, не с этим — с другим. Ехали со Славкой и ее приятелем на лыжную базу. Ехали далеко и долго, Лялька проголодалась, и мы решили перекусить. Ляля долго таращилась на чавкающие физиономии водителей, на окружающее «великолепие», свою порцию и вздрагивала от криков, доносящихся с кухни, и все крепче сжимала в кулачке ложку, видимо, не зная, в кого ее запустить. Есть моя девочка ничего не стала — полученный стресс начисто лишил ее аппетита на пару суток.
Впоследствии нам с ней больше не приходило в голову посетить сии экзотические места, о чем мы ни капли не жалели.
Наверное, я отстала от жизни.
Это кафе было именно кафе. Чистые столики с салфетками, солонкой и перечницей, мягкие стулья, цветы в горшках по углам, огромные, опять же чистые, окна. Аппетитный аромат свежей пищи, тихая, нейтральная музыка.
Я села за столик, на который указал мой сопровождающий, и задумчиво огляделась — до чего дошел прогресс!
За столиком на противоположном конце сидел толстяк и аккуратно расправлялся с шашлыком. Женщина кормила мальчугана лет пяти пончиками. За стойкой стоял улыбчивый парнишка в белом переднике. Все. Никого больше.
Интересно, а в этом заведении есть еще одно заведение?
Киллер поставил передо мной тарелку с дымящимся пловом. Запах и вид были отменными. Рядом на салфетку легли одноразовые ложка, вилка, нож. Надо же! Следом появилась порция шашлыка (естественно, не мне) и две порции салата. Кстати, о шашлыке — терпеть его не могу, а плов натуральный, уважаю, но ведь киллер не мог о том знать! Или мог? Может, его фамилия Нострадамус?
— Ешь, — кивнул мне мужчина.
— Мне бы руки помыть.