Кандалы
Шрифт:
Много внимания уделяет Скиталец теме талантливого русского народа, его самобытности и творческой одаренности. «Пройдет, может, тысяча лет, — с уверенностью говорит самоучка-механик Елизар, — не только самолет выдумают, а вся жизнь изменится, перевернется весь мир… всю работу будет исполнять машина, а человеку останется только один — самый высший труд — мысль!»
Тема талантливости русского народа занимает одно из центральных мест не только в этом романе, но и во всем творчестве Скитальца. Подчеркивая нравственную красоту человека-труженика, лучшие духовные силы которого во всей полноте раскрылись в героическую эпоху
Лирично и проникновенно рассказывает Скиталец о родной русской природе, о могучей красавице Волге, о широких степных просторах… Живо и красочно описаны в романе деревенские обычаи, праздники, свадьбы, игры, уходящие своими корнями в седую старину. Богата и звучна речь героев романа — крестьян, пересыпанная меткими и острыми пословицами и поговорками.
Значительное место в романе отведено описанию жизни большого губернского города. Автор вводит читателя в обстановку политических споров и идейной борьбы представителей различных групп. «В „подполье“, — пишет он, — бурлила кипучая… жизнь, о которой со стороны нельзя было даже догадываться, если судить о городе по внешним признакам его провинциального быта или по городской серенькой газетке… Жизнь казалась стоячим болотом… но внутри все бродило и закипало, как в закупоренном котле».
Наиболее яркие страницы романа посвящены описанию Кандалинской республики, созданной крестьянами. И, несмотря на то, что «республика» была разгромлена и крестьяне жестоко наказаны, конец романа полон оптимизма. В письме вожака кандалинских крестьян — Лавра, присланном им из тюрьмы, звучит вера в будущее. Нельзя сломить народ, который осознал необходимость борьбы против рабства и угнетения.
В день семидесятилетия С. Скитальца Президиум правления Союза Советских писателей, приветствуя юбиляра, писал: «В тяжелых условиях царского самодержавия, вместе с демократическими писателями „Знания“, под непосредственным руководством Алексея Максимовича Горького, в борьбе с реакционным писательским лагерем создавали вы передовую русскую литературу, связанную с трудовыми низами общества. Гуманистическими, демократическими тенденциями, горячим интересом и сочувствием к трудящимся и обездоленным проникнуто все ваше творчество… И в последнем романе „Кандалы“ вы остались верны своей кровной теме, изображению жизни народных низов. Революционизирующаяся деревня изображена в этом романе с большой силой и яркостью вашего своеобразного таланта».
Роман «Кандалы» впервые был опубликован в 1940 году в журнале «Октябрь». Незадолго до Великой Отечественной войны он был подготовлен к изданию отдельной книгой. Но начавшаяся война помешала его выходу. В настоящем издании текст печатается по рукописи, подготовленной к набору самим автором.
Кандалы
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Солнечное, веселое утро ранней весны. Широкая улица большого села полна жидкой грязи, луж и весенних журчащих ручейков. Издали, с высокой колокольни сельской церкви, несется радостный трезвон пасхальных колоколов. На углу широкой церковной площади над спуском к реке стоит маленький
Ребятишки содрали сырую кору с балки, мягкую с внутренней стороны, отделяют ее влажными, нежными лентами, вьют игрушечные вожжи и кнутики. Все они сидят на крыльце, занятые работой. Верховодит Таторка, самый большой. Остальные смотрят, с каким искусством вьет он сырую веревочку. Маленький стоит внизу, так как не может влезть по ступенькам иначе как на четвереньках.
— Вукол! — ласково говорит Таторка маленькому, — что это у тебя на цепочке?
— Часы — отвечает Вукол.
— Дай поглядеть!
Таторка сам вынул из кармана ребенка настоящие серебряные часы, понюхал их, лизнул и приставил к уху.
— Тикают! ей-бо! чево-сь там внутре тикает! Отцовы, што ль?
— На имянины подарили! — говорит Вукол и хочет взять часы обратно, но Таторка сел с ними на верхнюю ступеньку и занялся открыванием крышки.
Ребятишки, как мухи, облепили его.
Вуколу очень хочется получить обратно часы, но он стесняется настаивать, да и трудно влезть на крыльцо, не растолкаешь ребятишек: все они больше его.
— Ишь ты! — насмешливо говорит Таторка, — при часах! А картуз-то какой, с лентами да с цвятами!
Ребятишки засмеялись.
— Богатые, черти! — продолжал Таторка, ковыряя часы ножом.
Вукол, обиженный смехом товарищей, вспыхнул до ушей, снял картуз, сорвал с него ленты и искусственные розы, бросил их на землю, растоптал.
Ребята опять захохотали:
— Стриженный наголо, как татарин!
И занялись часами.
В больших глазах Вукола стояли слезы.
Таторка отломил обе крышки часов и начал вынимать винтики и колесики, доискиваясь, что же именно тикает там, «внутре».
— Отдай часы! — кричал Вукол.
Обратно Вукол получил их в разобранном виде: вся внутренность часов представляла пригоршню обломков.
— Ничего, — ободрил его Таторка, — тебе их дома уделают!
Вукол молча засовывал обломки в карман.
— Дай ручку, не сердись! — ласково сказал Таторка, спускаясь с крыльца.
Вукол, примиренный и польщенный, улыбнулся.
— На! — он доверчиво протянул крошечную ручонку.
Таторка неожиданно прижал его ладонь пониже своей поясницы и сделал неприличие.
Все засмеялись в восторге.
Вукол заплакал. Ему казалось, что рука его осквернена навсегда. Хотел бежать домой, но и с товарищами жаль было расставаться: предполагалась игра в лошадки с только что приготовленной сбруей.
— Дурак! — сказал он Таторке.
— Я дурак? Я те дам! Вдарю в нос — сразу кровь брызнет… а отцу скажем, что ты дрался на улице! Тебе не велят драться, а нам ничего, можно! Чего глазами хлопаешь? И глаза-то по плошке, не видют ни крошки! Вот лужа, взял да вымыл, только и всего! Да нешто я поганый? — Таторка угрожающе двинулся к нему, но вдруг смягчился: — Ну, айдате в лошади играть! Тройками, што ль? Вукол! Пойдешь в мою тройку?