Кандалы
Шрифт:
— Да чего ему в зубы глядеть? — И, увидав ребят, крикнул, смеясь: — Ребятишки, зажгите купцов-то стог! Скажите, что я велел!
И раскатился хохотом, сверкая белыми зубами и раздувая такие же породистые, красивые ноздри, как у Груни. Мужики прошли в лес, продолжая свой разговор.
Овечья Харя торжествующе посмотрел на товарищей.
— Што? вру я? А мужики-то про чего же бают? Зажгем, и больше ничего! дядя Иван велел!
Он схватил горящую головешку, но вопросительно смотрел на Вукола, как бы ожидая разрешения атамана.
— Не
Но племянника словно бес обуял.
— Валяй! — разрешил он.
Овечья Харя с горящей головней в руке в восторге бегал вокруг стога и тыкал ею в сухое, рыхлое сено.
Стог занялся со всех сторон.
Маленькие огоньки, дымясь тонкими струйками, быстро побежали кверху и, разрастаясь пламенным кольцом, охватили стог.
Повалил черный дым, сквозь который взвивались и трепетали большие крылья яркокрасного пламени. Огонь завыл с неожиданной силой и свирепостью, отчасти озадачив поджигателей…
— Не надо бы! — укоризненно вздыхал Лавр, — будет нам нахлобучка!
Все молчали, готовые остановить неожиданную и еще не виданную ими ярость огня.
У многих сердце заныло раскаянием и тяжелым предчувствием. Только Овечья Харя веселился и — притворно ли, нет ли — плясал, крича, как пьяный:
— Пожар Трои!
Вдруг по лесу раздались звонкие, быстрые удары лошадиных копыт: к ним вскачь на неоседланной лошади примчался знакомый мужик Абрам Царев, дежуривший в этот день при пожарном лабазе. Он был сердит и бледен, с растрепанной головой и бородой, без шапки и пояса, босой.
— Хто это зажег? — грозно закричал он, осадив лошадь.
Дым черною тучей расстилался над лесом.
Ребята несколько смутились, но потом хором закричали:
— Нам Иван Листратов велел!
Абрам разразился отборной бранью.
Тогда Вукол вышел вперед и сказал спокойно:
— Это я зажег!
Мужик хотел сгрести парнишку за волосы, но раздумал: мальчишка-то нездешний, из большого села — внучонок деда Матвея, семья справная, да и Елизара знал он: всей округе известен Елизар. Выругался еще раз, погрозил компании кулаком и что есть мочи ускакал обратно.
Когда он скрылся за перелеском, все переглянулись.
— Зачем ты на себя взял? — тихо спросил Вукола дядя, — ведь Степка зажигал?
— Я не отрекаюсь, знамо я! — подтвердил Харя.
— Говорил я вам — не надо! — резонно продолжал Лавр, — за поджог в острог сажают!
— В остро-ог? — испуганно вскричал Аляпа и вдруг захныкал.
— Аляпа! — засмеялись все, — струсил?
— Это все ты! — загалдели остальные, надвигаясь на Степку.
Харя присмирел, виновато попятился, озираясь по сторонам и, повидимому, выбирая момент, чтобы дать стрекача.
— Острог не острог, а отвечать придется! — сказал Лёска, — и поделом!
— На тебя и покажем, Степашка! Все — «зажгу», да «зажгу». Вот и зажег!
— Да ведь Вукол
Начался спор.
— Стойте! — наконец, сказал Вукол и стукнул об землю палкой, — нечего перекоряться: всем надо стоять за одно! виноват я один, я разрешил Степану, он и послушался!.. Ведь сами же вы меня выбрали, вроде как старшину… ну, я и должен быть в ответе! Слушайте, что я придумал!
Он помолчал, опираясь на палку. Все сдвинулись в кружок. За спиной Вукола стоял Лавр, собиравшийся что-то шепнуть племяннику, но тот, не слушая советника, продолжал:
— В острог сажать вас никого не будут! вы все скажете, когда вас спросят: зажег я, один, без вас!..
Дядя дернул его за рукав, но Вукол тихонько отвел его руку.
— А как же ты… — взволнованно вырвалось у Лавра, но Вукол перебил:
— Я убегу домой!.. Ничего, шестнадцать-то верст отмахаю до вечера!.. Валите все на меня, а я уж далеко буду, пройдет время, все и забудется!.. Ну, прощайте! Пойду сейчас марами, а вы скажете, что, мол, по большой дороге пошел!.. живо стрекача по домам! До будущего лета!
Все выслушали эту речь молча. Потом понемногу стали пятиться в разные стороны, не глядя на него. Первым стреканул Харя.
Стог превратился в исполинский жаркий костер, пламя вздымалось к небу, красным светом освещало темнеющий лес и поляну, на которой лежали длинные тени.
Ребята разбежались. Перед пылающим стогом остались только двое: дядя и племянник.
В глазах Лавра стояли слезы.
— Ты что? — сурово спросил Вукол, а у самого заныло в груди.
— Вукол! — Лавр поперхнулся, губы его задрожали, голос осекся, — куда ты теперь пойдешь за шестнадцать верст? ведь скоро ночь будет!
Племянник сделал нетерпеливое движение.
— Некогда рассуждать! Сейчас Абрам взбулгачит народ! Если я останусь — не на кого будет сказать… все перепутаемся!
Он шагнул вперед.
— Вукол! — повторил Лавр.
У Вукола защемило сердце: острая жалость и любовь к другу смешались с сознанием происшедшей беды. Он не ответил и зашагал по дороге. Дядя бежал за ним сзади.
Они пошли не через мостик, где произошла когда-то сцена дедушки с Чалкой, а прямиком; чтобы с кем-нибудь не встретиться, переправились через ручей по срубленному дереву.
Шли молча. Впереди шагал Вукол, опираясь на длинную палку и позабыв сбросить дубовый венок. Лавр с мрачным лицом семенил за ним и тяжело вздыхал.
Он надеялся, что племянник раздумает, что он, Лавр, упросит его, и потому не отставал.
Когда они взобрались на косогор и, минуя деревню, пошли гумнами в поле, черный дым пожара расстилался над лесом и медленно полз к деревне.
Солнце опускалось к лесу, за большую синюю тучу, потянуло сырым ветерком: пахло дождем!
За околицей Вукол свернул с большого тракта по мягкой, пыльной дороге позади гумен «Детской барщины», мимо плетней и огородов.