Кандибобер(Смерть Анфертьева)

Пронин Виктор Алексеевич

— Здесь ничего нет, Борис Борисович, — Света не могла оторвать взгляда от его красных рук. И все, кто был в комнате, уставились на пылающие пальцы Квардакова. Вначале все колыхнулись в сторону, чтобы убедиться, что Сейф действительно пуст, потом раздался тяжкий общий вздох, а уж потом взгляды сами собой скрестились на руках Квардакова. И он сам, словно подчиняясь какому-то приказу, тоже уставился на свои ладони. В его маленьких, серых, узко поставленных глазках не было ничего, кроме полнейшего недоумения.

— Да, действительно... Ничего нет, — проговорил Квардаков, заглянув в Сейф.

— А до обеда деньги

были на месте, — бесстрастно произнесла главбух Зинаида Аркадьевна, стоя в проеме двери своего кабинетика.

— Света, это не я! — твердо сказал Квардаков. Девушка лишь пожала плечами.

Дескать, как скажете.

— Это не я, ты слышишь?! — вдруг заорал Квардаков, схватив Свету за плечи и притянув ее к себе так, что их лица почти соприкоснулись. А Анфертьев не мог оторвать взгляда от красных рук Квардакова, впившихся в белую блузку Светы. — Ты мне веришь?!

— Верю, — Света передернула плечами. — Мне больно, Борис Борисович.

— Света, я не прикасался к этому вонючему ящику! «Боже! — воскликнул про себя Анфертьев. — Да ведь он живой! Квардаков-то, оказывается, внутри живой! А я, я все время относился к нему, как к какому-то ходульному существу... А он живой, у него внутри болит...»

Квардаков оттолкнул от себя Свету, оставив на ее плечах отпечатки красных ладоней, и, круто повернувшись, направился к выходу. Перед ним расступились. Он вышел, с грохотом захлопнул за собой дверь, и все услышали его шаги по лестнице.

— Надо позвонить в милицию, — сказал Анфертьев бесцветно. Он еще хотел что-то сказать, но смолк, споткнувшись о взгляд Светы. Она смотрела на него с бесконечным удивлением, и больше ничего не было в этот момент в ее прекрасных глазах. Только удивление. — Я сказал что-то не так? — спросил он.

— Нет-нет, все правильно, — Света часто заморгала. — В самом деле, надо позвонить... Все-таки пятьдесят тысяч...

— Не надо никуда звонить, — раздался голос Зинаиды Аркадьевны. — Я уже позвонила. Следователь сказал, чтобы никто не уходил. Всем оставаться на местах.

Мужчины! Быстро к Квардакову. Его надо задержать.

— Как?! — вскрикнула Света и опять почему-то посмотрела на Анфертьева.

Впрочем, все ясно — она просила его вмешаться, вступиться за Бориса Борисовича, не доводить дело до крайности. А то ведь, чего греха таить, люди мы простые, всяким тонкостям не обучены, и кто знает, в каком виде застанет Следователь Бориса Борисовича, если заводские ребята, лишенные зарплаты и премии, пойдут выполнять указание главного бухгалтера.

— Я пойду к нему, — сказал Анфертьев.

— Опасно! — предупредила Зинаида Аркадьевна. — Крыса, зажатая в угол, может броситься на человека.

— Борис Борисович — крыса?! — вскричала Света.

— Какая разница, кто он, — рассудительно заметила Зинаида Аркадьевна. — Может, крыса, может, змея... Я, например, тигр... Все это не важно. Денег-то нет, а на нем краска.

Света рванулась было за Анфертьевым, но Зинаида Аркадьевна с неожиданной ловкостью, преодолев несколько метров, перекрыла ей путь к двери.

— Тебе нельзя отсюда уходить, — твердо сказала главбух.

— Почему?!

— Потому что твой Сейф пуст.

— Но не съела же я эти пятьдесят тысяч!

— Об этом ты скажешь Следователю, — Зинаида Аркадьевна кивнула в сторону окна — на заводском дворе разворачивалась

милицейская машина. Когда она остановилась, из нее вышел высокий человек в длинном черном пальто и шляпе с широкими полями. В руке он держал папку с никелированным замочком. Следователь безошибочно глянул в окно, из которого на него смотрели, и, наклонив голову, вошел в подъезд.

Ну вот, свершилось.

Совсем недавно, еще сегодня утром, один лишь вид Сейфа внушал почтение и острастку. Он олицетворял надежность на этом маленьком участке строительства нового общества. Теперь же, опустошенный и обесчещенный, он являл собой жалкую картину. Все вдруг увидели его дряхлость, ненужную и смешную громоздкость, за которой не стояло ничего, кроме никчемных потуг на значительность. Увидели и ржавчину, и облезлость, и грязь под его чугунными колесиками, и паутинку над ними. То, что вчера казалось надежностью и достоинством, сегодня предстало, простите, дурью собачьей. И все мечты о достатке, о красивой жизни, все надежды и упования, которые он возбуждал в душах слабых, глупых и нетерпеливых, тоже оказались Дурью собачьей. Может быть, это покажется странным, но происшествие многих отрезвило — они увидели, что их зарплата не настолько значительна, чтобы к ней относиться с почтением. Уж если пятьдесят тысяч могут исчезнуть средь бела дня так легко и просто, то что говорить о сотне — она исчезает как с белых яблонь дым, сама по себе, без каких бы то ни было усилий со стороны владельца.

Нет-нет, никому крамольный образ жизни не показался более привлекательным, но вот собственная жизнь, которая до сего дня была не так уж и плоха, после печального происшествия в заводоуправлении неожиданно предстала унизительно убогой. Достаточно было вообразить в своем кармане пропавшие пятьдесят тысяч, чтобы дух перехватило от появляющихся возможностей.

А Анфертьев, запершись в лаборатории, с безнадежностью думал, что никаких новых возможностей у него не возникло. Что он мог купить за эти деньги?

Написав последние строки, Автор подумал: а не удвоить ли сумму, похищенную Анфертьевым? Все-таки маловато ему досталось, учитывая переживания. Но, поразмыслив, решил этого не делать. В конце концов, так ли уж важно, сколько спер Вадим Кузьмич, ведь мы с вами прекрасно знаем, что не потратить ему и этих денег, несчастные пятьдесят тысяч не принесут ему ни радости душевной, ни счастья безоблачного, ни сытости беспросветной. А стащи он из Сейфа сто тысяч, они его попросту раздавят. Ну да ладно, не будем об этом. Анфертьева пригласили в кабинет Квардакова понятым. Он обязан был все видеть, понимать, а потом подписать составленный протокол и тем самым придать ему силу юридического доказательства. И Зинаида Аркадьевна тоже вызвалась в понятые. Они сидели рядом у стены и молча смотрели, как оперативные работники обыскивают кабинет. Сам Квардаков сидел тут же, в сторонке, и с интересом наблюдал за происходящим. На лице его застыла скорбная улыбка, глаза от переживаний стали вроде еще ближе друг к другу, ладони он сцепил вместе и зажал коленями. Впрочем, такое вот спокойствие ему удалось сохранять до того момента, пока один из оперативников не приподнял выступающую плашку паркета. Заглянув в углубление, он подозвал Следователя, который так и не снял широкополой шляпы и длинного черного пальто.