Каникулы Рейчел
Шрифт:
– Нет, я подумала об этих чертовых Люке Костелло и Бриджит Ленехан. Вот с ними у меня проблемы.
– Тебе придется вернуться в Нью-Йорк, – тоном умудренной и опытной женщины сказала Мисти. Она уже снова начинала меня раздражать. – Тебе надо помириться с ними.
– Никогда я не помирюсь с этими ублюдками!
Перед выпиской Джозефина позвала меня к себе для беседы. Каждый должен был побеседовать со своим психологом с глазу на глаз, перед тем как уйти из Клойстерса.
Так тренер перед важным матчем
В основном, она говорила о том, чего мне будет нельзя, когда я выйду отсюда. И я поняла, что нельзя мне будет ничего.
– Никаких наркотиков, включая алкоголь. Никакого голодания, обжорства, чрезмерных нагрузок. И, что самое важное, воздерживайтесь от контактов с противоположным полом в течение года.
Я так и села. (А я-то думала, вы мне друг!)
– Но почему? – воскликнула я.
– У вас нездоровое отношение к мужчинам. Сейчас, когда вы лишились наркотиков, в вашей жизни образуется пустота. Многие очертя голову бросаются в новые отношения, чтобы не оставаться наедине с собой. Вы можете стать одной из них.
«Какая наглость!» – оскорбленно подумала я.
– Мы советуем это всем, кто уходит от нас, – пояснила она.
Всем? Интересно, и Крису тоже?
– Это только на один год, – ласково добавила она.
Год! Для меня это звучало, как сто лет.
– Ну, тогда я, пожалуй, вернусь в Нью-Йорк, – угрюмо сказала я. – Даже если я не захочу сохранять целомудрие, там мне придется это делать.
– Никакого Нью-Йорка, – запретила она. – Дайте себе годик, чтобы придти в норму. И потом, вы что, хотите сказать, что с Люком у вас были целомудренные отношения? – улыбнулась она.
Мне удалось сдержаться и не пуститься в пространные объяснения насчет Люка, но моя ненависть к нему, кажется, отразилась у меня на лице.
– Люк – редкий мужчина, – сказала Джозефина. – Может быть, сейчас вы так не думаете, но потом поймете, что он все сделал правильно.
Я ничего не ответила.
– Он – верный, надежный, цельный, умный человек, и еще, он очень… – она помедлила, поправила волосы, – … очень красивый.
Я была поражена. Значит, этой старой грымзе тоже не чуждо ничто человеческое! Но недолго я так думала.
– Теперь, когда вы снова выходите во внешний мир, – сурово сказала она, – все самое трудное только начинается. Вы должны будете научиться жить со своим прошлым и правильно реагировать на новые ситуации. Это не всегда будет легко.
Я не испугалась. Не то, чтобы я ей не верила. Мне просто казалось, что при моем горячем желании начать новую жизнь я все смогу преодолеть.
– У вас по-прежнему напряженные отношения с матерью, – напомнила Джозефина. – Когда вы будете жить вместе, противоречия, возможно, обострятся. Постарайтесь не сорваться, если это случится.
– Обещаю, что не буду принимать наркотики.
– Мне можете ничего не обещать, – сказала она. – Это ведь не моя жизнь будет разрушена.
– И моя не будет разрушена, – с вызовом заявила я.
– Ходите
– Что еще за ресурсы? – удивленно спросила я.
– Мы здесь не слишком много говорим о хороших чертах наших пациентов, не так ли? – улыбнулась она. – Что ж, вы умны, восприимчивы, остроумны, очень добры, я видела, как вы себя вели с другими членами группы, с новенькими. Вы умудрились наладить отношения даже с Мисти.
Я покраснела от гордости.
– И, наконец, должна сказать, что испытала огромное удовлетворение, наблюдая, как вы менялись и взрослели на глазах.
– Неужели я была так ужасна? – спросила я из чистого любопытства.
– Вы были крепким орешком, но случались и похуже вас.
– Я вас ненавидела, – с удивлением услышала я собственные слова. Но она вовсе не упала от них в обморок.
– Странно было бы, если бы не ненавидели, – кивнула она. – Как это в том фильме: «Я самый ужасный из твоих кошмаров»?
– Откуда вам столько известно обо мне? – робко спросила я. – Как вы чувствовали, когда я вру, а когда говорю правду?
– Я очень долго была «внутри», – сказала она. Это ничего мне не объяснило.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что я долгие годы жила с человеком, страдавшим хроническим алкоголизмом и наркоманией, – сказала она, загадочно улыбнувшись.
Я была потрясена. Бедная Джозефина! Кто же это был? Один из ее родителей? Брат? А может быть, муж? Может быть, она была замужем до того, как сделаться монашкой?
– Кто это был? – выпалила я.
Я ожидала, что она ответит какой-нибудь чопорной, холодной фразой, например: «Такие вопросы не задают, Рейчел». Но она ничего такого не сказала.
Вместо этого она долго-долго молчала, глядя мне прямо в глаза, а потом тихо ответила:
– Я.
60
Наконец наступил мой последний день в Клойстерсе. Это было как день рождения, первое причастие, свадьба и похороны одновременно. Я была в центре внимания, и мне это нравилось: открытка, прощальная речь, добрые пожелания, слезы, объятия, обещания, что по мне будут скучать. Даже садистка Сейди, шампанская приемщица и полоумный садовник Финбар пришли проводить меня. Плюс доктор Биллингс, сестры, психологи и, конечно, пациенты.
Я произнесла речь о том, как я сюда пришла, думая, что со мной все в порядке, как мне было жаль всех остальных, и так далее, и тому подобное. И они присвистывали, подвывали, хлопали и смеялись, и кто-то, как всегда, крикнул: «Закажи для меня пинту у Флинна!»
Потом все ушли на занятия, а я осталась ждать, пока меня заберут. Я уже заранее скучала по тому, что оставляю здесь, и в то же время мне не терпелось отсюда уйти. Начать новую жизнь.
Я провела в Клойстерсе почти два месяца и ухитрилась выжить. Гордость переполняла меня.