Канкан на поминках

Донцова Дарья

Я принялась с ожесточением рвать газету. Подбежавшие собаки решили, что хозяйка затеяла новую веселую игру, и стали хватать клочки. Еле-еле успокоившись, я поднялась наверх. Нужно немедленно звонить в редакцию.

На обороте вчерашнего номера «Комсомольца» был напечатан номер.

– Секретариат, – прозвучал ответ.

– Позовите Константина Реброва.

– Кого?

– Корреспондента Константина Реброва.

– У нас нет таких сотрудников.

– Но в газете материал за его подписью!

– Погодите минуту.

Из трубки донеслось шуршание, потом

тот же голос произнес:

– Заметка шла через отдел информации, туда и звоните.

Минут пятнадцать меня футболили по разным номерам, пока наконец не раздался раздраженный мужской баритон:

– Ну и что вам не понравилось?

– Все! Вы Ребров?

– Нет, Шлыков.

– Позовите Реброва.

– Это мой внештатный автор, я готов выслушать претензии.

– Как вы посмели оклеветать честного человека?!

– Что-то не пойму, – хмыкнул Шлыков, – вы майор Костин?

– Издеваетесь, да? Слышите же женский голос.

– Никто и не думал смеяться, – монотонно пояснил корреспондент, – у мужика тоже дискант бывает, в особенности если ему яйца дверью прищемят. А майор Костин, если обиделся на справедливую критику, может лично выразить негодование и даже подать иск о защите достоинства. Милости просим, наша газета регулярно выигрывает процессы.

– Володя Костин – честнейший и благороднейший человек, а вы нарушили закон, назвали гражданина преступником до решения суда по его делу.

– Пусть сам обращается, а не баб подсылает!

– Майор Костин не может вам позвонить и защитить свою честь, он умер.

– Когда?

– Вчера, – сказала было я, но потом вспомнила, что проспала двое суток, и поправилась, – в пятницу.

– Чудесненько, – неожиданно обрадовался собеседник.

Я оторопела.

– Что же хорошего?

– Значит, он скончался и не читал статью.

– Не читал.

– Ну и отлично, а теперь прощайте, у меня летучка начинается.

– Но…

– Напишите нам письмо и получите официальный ответ.

Трубка запищала. Подавившись клокочущей злобой, я позвонила Володе на работу.

– Козлов, – гаркнул Мишка.

– Романова, – в тон ему ответила я, – ты знаешь, какое несчастье стряслось?

– В курсе, – буркнул Володин сослуживец.

– И что теперь будет?

– Дело закроют.

– Почему?

– В связи со смертью основного подозреваемого.

– А если это не он? Тогда что?

– Ничего, говорю же – дело закроют.

– И не станут искать настоящего преступника?

– Нет, все улики против Владимира.

– Значит, он останется убийцей и негодяем?

– Отцепись от меня, Лампа, – железным тоном ответил Козлов.

– Сейчас оставлю в покое, только я думала, что с ним у вас были дружеские отношения и тебе небезразлично его доброе имя.

– Слушай, – свистящим шепотом прошептал Мишка, – дело закроют – и точка, больше разбираться не будут. Костин покойник, ему все равно!

Я нажала на зеленую кнопку. Нет уж, конечно, Володю не вернуть, но мне совершенно не безразлично, какая память останется о нем. А ребенок? Он вырастет, захочет пойти работать юристом, а ему

скажут: «Твой папенька, детка, убийца, взяточник и негодяй».

Даже у того, кто ушел в небытие, должна оставаться возможность отстоять свою честь. И потом, я-то знаю Володю лучше всех, он никогда не делал ничего противозаконного. В статье сплошная ложь. Квартира его состоит из одной, весьма скудно обставленной комнаты, гаража нет и в помине, у подъезда маячит раздолбанная машина, да и с деньгами у Вовки всегда беда… И вот теперь, когда он в могиле… Могила!

Я снова начала тыкать в кнопки.

– Козлов! – рявкнул Мишка.

– Когда мне отдадут тело?

– Чье?

– Володи.

– Евлампия, – просвистел приятель, – ты ему кто? Мать? Жена? Сестра? Тетка? В каком родстве состоишь с покойным? И почему тебе должны отдавать его тело? А?

– Но ты же знаешь…

– Ничего знать не желаю, он кремирован.

– Как? Когда? Почему мне не сказали?

– А почему должны были тебе, постороннему человеку, сообщать? Впрочем, если хочешь знать о всех похоронах, могу дать твой телефон сотрудникам морга Склифа, начнут каждый день тебя извещать. А мне больше не звони, по крайней мере, на работу! Володька сам дурак, нарубил дров! Убил бабу, а потом помер. Отвяжись от меня!

– Я, гражданин Козлов, больше никогда, слышите, никогда не позвоню вам, ни разу в жизни, и желаю вам сегодня споткнуться, выходя из трамвая, и сломать ногу!!!

Выпалив эту фразу, я швырнула трубку на стол, но промахнулась, и она свалилась у окна. Затем, схватив страничку из записной книжечки на букву К, я изорвала ее на мелкие части и тут же пожалела о содеянном. Козлов – мерзавец, но теперь пропали номера всех друзей, чьи фамилии начинаются на эту букву.

Слегка остыв, я закурила и уставилась в окно. Старая истина, придуманная не нами: друзья познаются в беде. Мы-то считали Козлова приятелем! И вот каким он оказался, когда в дверь постучалось несчастье! Бедный, бедный Вовка, кремированный впопыхах равнодушными людьми, ушедший без отпевания и поминок, оклеветанный, унесший на тот свет замаранное имя! Ну уж нет! Я встала, вышвырнула окурок в окно и решительно потянулась к валявшемуся на полу телефону. Нет уж, не бывать такому! Я не дам вывалять честное имя Володи в грязи, может, ему и впрямь уже все равно, но я просто не смогу смотреть в глаза Ксюше. Я обязана защитить фамилию Костин. Да, но как это сделать? Очень просто – найти настоящего убийцу Софьи Репниной, а потом заставить мерзкую газету «Московский комсомолец» напечатать другую статью, ту, которую я напишу сама.

Действовать следовало незамедлительно. Для начала я позвонила на работу и, зажав пальцами нос, загундосила в трубку:

– Алло, это кто? Роман, вы? Простите, бога ради, я заболела, простудилась, насморк подцепила.

– Мы уж вам звонили, – перебил Ломов, – но Кирюшка ответил, что вы спите.

– Да, продрыхла двое суток.

– Евлампия Андреевна, дорогая, не думайте ни о чем, болейте на здоровье, – пропел Ломов, – за неделю поправитесь?

– Надеюсь!

– Ну и отлично.