Капитан Брамы
Шрифт:
Человек не был видением, он был абсолютно реален, как и мы, из плоти и крови. Я это понял как-то сразу, наверное, «шестым чувством» и тут же дернул за рукав отца Ивана:
— Смотри! Там человек!
— Точно, человек! — отец Иван был удивлен не меньше меня.
Человек из Брамы неторопливо оглядел местность возле проема. И тут заметил нас. Махнув нам рукой, вполне дружелюбно (это одно уже согрело душу), он поднял с земли велосипед и двинулся к нам.
Через минуту «человек из Брамы» уже стоял со своим велосипедом у самой
Дружелюбие, приветливость, казалось, сквозили в каждой его клеточке. И это было так необычно после угрюмых, настороженных, озабоченных, усталых лиц, виденных нами до этого.
Первое светлое лицо! Даже странно!
Но странным было и само появление этого человека. И даже внешний облик у него был несколько необычный.
Не похож на местного жителя, не похож и на современного горожанина. Больше всего почему-то напоминает старого советского интеллигента — средних лет, среднего роста, худощавый; густые русые волосы по-старомодному зачесаны назад, широкий открытый лоб, прямой немного мясистый нос и очень худое загорелое лицо с большими карими глазами.
Очень интересный взгляд: открытый, пронзительный и одновременно мечтательный. И… что-то еще трудноуловимое во взгляде, то, что в наше время почти не бывает.
На мгновение промелькнула фантастическая мысль, что человек с велосипедом не из нашего времени, а в наше… ну, конечно же, через Браму угодил!
Впрочем, уже через секунду все стало на свои места. Человек с велосипедом улыбнулся своей обескураживающей улыбкой и спросил отца Ивана:
— Простите, Вы наш новый батюшка?
— Точно так, — ответил отец Иван, — а Вы?
— Николай, — тут же назвался человек и, подняв над головой свой велосипед, быстро прошел через непроходимый колючий кустарник. Буквально секунд через десять он уже стоял перед нами, точнее, перед отцом Иваном, сложив руки лодочкой:
— Благословите.
Отец Иван, на мгновение, видимо, даже растерялся. Но после короткой заминки, благословил Николая от души, даже обнял.
— Простите, — еле слышно пробормотал покрасневший Николай — и когда Вы к нам, на жительство?
— Рассчитываем на послепослезавтра.
— Значит, послепослезавтра, — мечтательно повторил Николай, поднимая своего «коня».
— Еще раз, извините за беспокойство, — он снова улыбнулся своей доброжелательной улыбкой и вскочил в седло.
— Если не секрет, а что Вы там делали? — не удержался я.
Николай проследил за моими глазами.
— Возле Брамы, — переспросил он и как-то весь напрягся, ушел в себя, словно улитка в раковину.
— Угу, — подтвердил я, — возле Брамы.
— Да, так, — нехотя выдавил Николай, — ключик искал… Значит, послепослезавтра.
И он помчался от нас в сторону села.
Мы молча смотрели ему вслед. Пока он не скрылся среди тополей и плакатов перестроечной эпохи.
— Слушай, а как это
— Не знаю, давай посмотрим, — рассеянно ответил отец Иван и добавил — странный, очень странный человек. Но, добрый. И на нашей стороне! И это, Дима, меня начинает радовать…
Мы спустились с дороги и сколько ни ходили вдоль непроходимых кустов, даже намека на тропинку не нашли. Продраться через кусты напролом, да еще и с велосипедом казалось невозможным.
Пастух
Кривоногой бабке Никитичне снился антихрист. Был он в поповском подряснике, но без креста. От самых глаз у него шла черная густая шерсть, переходящая в окладистую вороную бороду клином, как у древних вавилонян (во сне бабка Никитична точно знала, борода у антихриста вавилонская).
Антихрист был не один, возле него крутилась небольшая обезьянка в круглых очечках и с козлиной бородкой. Обезьянка очень сильно напоминала какую-то известную историческую личность, но вот кого, бабка так и не вспомнила.
Обезьянка с бородкой всем рассказывала, что антихриста бояться совсем не надо, а надо ему немедленно отдать ключи от церкви Христовой.
Антихрист входил в село со стороны Брамы. При входе его встречали иеговисты, голова сельсовета и несколько гулящих сельских бабенок. Все были с цветами, а бабенки были в красных платочках.
Обезьянка с бородкой вновь всем говорила, что б ключи от церкви Христовой немедленно антихристу отдали, а про отца Василия все, как есть, рассказали.
После этих слов бабка Никитична очутилась в диком поле, возле могильного холмика. Холмик зашевелился и оттуда вылез сам отец Василий.
— Я, — говорит, — мать, умер, убили меня слуги антихристовы, сектанты. И вот что тебе с того света говорю: не общайся, мать, с новым попом, он духа антихристова. Не общайся! Ты же не хочешь в геенну огненную попасть, не хочешь смерти близких тебе людей? Вот и не общайся. И передай мой наказ всем нашим, — сказал отец Василий и исчез.
Никитична смотрит, а и могильного холмика уже нет. Чистое поле. И по полю стремительно от нее удаляется кто-то в длинном брезентовом плаще и широкополой шляпе.
Она бросилась было за ним (бодро так побежала, как молодая). И опять в селе оказалась. А в селе все мертвые. Люди лежат вдоль дороги с перекошенными белыми лицами, выпученными глазами и открытыми в немом крике ртами. И тишина могильная, а в этой тишине противный, выворачивающий мозги на изнанку писк.
На том Никитична и проснулась. Сон помнился ей во всех мельчайших подробностях. И от этих подробностей на душе делалось все тревожнее, все страшнее.
Вскоре выяснилось, что похожий сон приснился еще нескольким бабкам и учительнице (весь убогий краснокутовский приход).