Капитан Два Лица
Шрифт:
— Мое дело — предупредить. Так или иначе, я сама все вызнаю о твоем дружке, рано или поздно. И возлягу — тоже! Железный останется единственной моей неудачей.
— Думаешь, после этого Кеварро на тебе сразу женится? — подколол Дуан. — И у тебя будет похожая кровать и выводок детишек?
Дарина сладко улыбнулась, оскалив клыки, и отчеканила:
— Мерзкий. Вонючий. Венценосный. Ублюдок. Жду тебя у дальних ворот, проводишь до костров.
С этими словами она тенью выскользнула в окно.
Они брели сначала по набережной, потом по полоске диких пляжей. И везде-везде по левую
Дарина попрощалась там, где началась первая громада крутых скал. Ускользнула бесшумно, не сказав ни слова на просьбу: «Передай всем, что я скучаю». Просто сгинула, будто растаяла.
Дуан долго еще стоял меж огнями и каменной темнотой. Мир казался ему странным, разбитым надвое, и граница пролегла прямо под ногами.
Обернешься — услышишь голоса.
Шагнешь дальше — встретишь безмолвие.
А зажмуришься, перестанешь дышать — и окажешься в незримой точке творения, там, где все началось, началось, прежде чем люди узнали войну, любовь и сумасшествие.
Он вспомнил, как маленьким слушал легенды в Ночи Большого Отлива: это ведь время не только плясок, но и преданий. Некоторые он запомнил и впоследствии, на корабле, пересказывал маленьким юнгам, а порой и тем взрослым, кто был пьян и просто хотел что-нибудь послушать. Любимой у многих была как раз история о Сотворении. И Дуан знал: если прислушается, идя в замок, обязательно услышит, как кто-нибудь нашептывает ее своим детям, пригревшись у огня.
Ведь именно легенды связывают всех. Тех, у кого теплый дом, и тех, кто вечно скитается по дальним дорогам.
…И странствовал по миру Сила, безликий и многоликий, и творил воду и воздух, огонь и землю. Творил звезды и грозы, облака и бури, зверей и птиц. И стало ему одиноко в мире, заполненным чудесами, но лишенном глаз, что могли бы эти чудеса видеть, и рук, чтобы их преумножать. И сделал он людей, взяв морской соли, звездной пыли и рыбьей крови, смешав и погрузив в это побеги тростника, что звался «тан». И оставил людей на берегу моря, дабы сами выбрали себе дом. Испугались люди бушующих волн, не стали строить лодок, расселились по долинам и горам Шиин-Шата — первого континента. Второй же — континент с Бесконечной пустыней, которую Сила не придумал чем заполнить, — остался пока пустым.
…И жили средь людского рода две женщины, Парьяла и Джервэ, Светлоликая и Темноокая. И были они обе по-разному прекрасны, и понравились они Силе.
Принял он облик юноши и пришел к Парьяле, когда собирала она моллюсков у побережья. Сказал ей: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так прекрасен, что Парьяла Светлоликая полюбила его. И народились от их любви дети-Боги — Лува, прекрасная как мать, и Милунг, и Дараккар, и Вира-Варра, и последним — Пал, покрытый белой шерстью и алоглазый.
Но не мог Сила забыть и Джервэ: узрел ее однажды в лесу, пускающей стрелу за стрелой, загоняющей с ручными барсами оленя. Сделав уже Парьялу своей, народив с ней детей, принял он облик прекрасного мужчины и, когда Джервэ отдыхала в лесу после охоты, пришел к ней. Сказал:
Не знали Парьяла и Джервэ друг о друге, а как узнали — разозлились и вместе пришли к неверному супругу. И снова ударила его Джервэ ножом, и сделала это три раза. И родились от пролитой крови рыжая Моуд и лукавый Вистас, и всезнающая карлица Дио’Дио, а последним — Вудэн с щупальцами вместо ног. И умер Сила, и сожгли его обманутые супруги, и развеяли пепел — с тех пор летает Сила по миру, а Боги живут себе припеваючи и хранят мир.
…По пути назад взор Дуана привлек особенно яркий костер, который казался выше прочих. Собравшаяся ряженая молодежь явно состояла из кузнецов, свинарок, ловцов лесных коней и прочей братии, не боявшейся тяжелой работы. Это угадывалось и по широким плечам юношей, и по ловкой живости девушек, взлетавших над пламенем почти по-птичьи, вскидывая руки. Здесь не было писарей, жрецов и счетоводов. Только сильные, только кровь с молоком и ветром. Дуан остановился, уже очень долго он не встречал Сэлту Большого Отлива на берегу и не видел этих игрищ.
Девушки, простоволосые и быстрые, то брались за руки и кружили, то прыгали — по двое, по трое, и высоко задирались цветастые юбки. Юноши смотрели, сидя неподвижно, потом вдруг раздвинулись, заговорили между собой и откуда-то из густой темноты выпустили еще одну свою. Точнее… Дуан лишь поначалу решил, что это своя идет к простолюдинкам. Он ошибся.
Принцессу Розинду приняли в круг без удивления, привычно, легко. Она тут же взялась за чьи-то руки и закружилась, и ее короткое платье летело, бесстыдно оголяя ноги. Девушки звонко засмеялись. Юноши запели.
Первой мыслью Дуана было немедленно подойти и забрать сестру, но тут же он осознал, насколько это неправильно. Розинда всегда убегала на празднества, сама говорила об этом. И было бы глупым лишать ее хоть одного ее «всегда» прямо сейчас, когда она еще не супруга, не невеста… и не королева. И Дуан остался на месте.
Юноши начали присоединяться к девушкам в безумных прыжках-плясках. Музыка стала громче, окрепла, ее подхватывали, казалось, по всей отмели. Шорох гальки под десятками босых ног дробно вторил ей. Да… в Сэлту Отлива боги не зря убирали с глаз долой дождливые ночи. Танцы смертных завораживали их так же, как и самих смертных. Танцы знаменовали творение мира, каждый его вздох и далекую, отсроченную погибель.
Из темноты вышел вдруг кто-то еще и остался в стороне от круга. Розинда заметила его и узнала, замерла, и звон удивленных голосов разнесся по воздуху. Дуан тоже узнал приблизившийся тонкий силуэт. Пошел следить за ней? Вот же дурак, она не потерпит.
Руки разомкнулись; толпа расступилась; поначалу, казалось, чтобы впустить. Но нет, юноши и девушки отходили дальше, и дальше, и еще дальше. Они все не сводили с вторгшегося к ним человека глаз, подсвеченных огнем. А еще они говорили. Кричали. Шептали. Всё разом, в каком-то подобии исступления, ритуала. Слов было не разобрать, но Дуану не составило труда вспомнить первое правило настоящих, родившихся среди простолюдинов Отливных Плясок.