Капитан Филибер
Шрифт:
И вновь я не удивился. Алексеев, мудрый старик что-то понял, и Саша поняла. Никто из неоткуда, чужак в чужой стране… Нет, все-таки, не в чужой!
— Сверху? По всякому, признаться… Хотите Маяковского прочту? Он это еще не…
— Давайте!
Понял? Конечно, понял, умен наш Алаярыч, верный адепт древней запретной веры. Спросить бы совета, только что услышишь в ответ? Мехмат — мехматом, а для парня все просто. Освободить Москву, спасти Хиву…
— Я знаю силу слов, я знаю слов набат. Они не те, которым рукоплещут ложи. От слов таких срываются гроба шагать четверкою своих дубовых ножек. Бывает, выбросят, не напечатав, не издав, ноЯ думал, что он попросит повторить, но Хивинский просто закрыл глаза. Посидел, помолчал…
— Запомнил! Здорово, Николай Федорович!.. Еще, пожалуйста. Если… Если можно!
Можно? Конечно, можно. Что угодно! Стихи. Текст предсмертной записки. «Любовная лодка разбилась о быт. Товарищ Правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры…» Кажется, все что мне осталось — быть пророком Смерти. Нельзя! Я здесь совсем для другого…
— Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят — что ж?! По родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь.Цветы — в фарфоровые китайские вазы, шампанское — пробками в лепной потолок, заливную осетрину — в хрусталь. Веселись, Новочеркасск-столица. Ничего, что война, ничего, что враг за Аксаем… Гуляй да пой, казачий Дон! Пока еще можно, пока еще живы. Гуляй!..
— Единственная гастроль… чудом… из большевистских застенков… великая и неповторимая…
Лепной потолок, бронзовые люстры, синий табачный дым. Битком набит «Арагви», яблоко не кинуть. Золотые погоны вперемешку с пышными платьями, лысины и «офицерские» проборы, старомодные дамские прически-башни, новомодные «парижские» стрижки…
–..С терзающей душу программой… «Танго в Мертвой Стране»… Иза Кремер!!!
— А-а-а-а-а-а-а-а-а! Иза-а-а-а-а-а!..
Несравненная, роскошная, чудом не расстрелянная, бежавшая, спасенная, в черном платье с черным бантом… Ах-х-х-х-х!
— В далекой, знойной Аргентине, Где небо южное так сине, Где женщина, как на картине, Там Джо влюбился в Кло…Танго, дамы и господа, танго! Страшный, смертный танец, символ греха и разврата, трущобный вальс, порождение домов терпимости далекой знойной Аргентины, строжайше запрещенный в России, порочный, вызывающе бесстыдный. В Российской империи его не танцуют, никогда, никогда! Только нет ее больше, России, а танго есть. Танцуем, танцуем, пока живы мы сами! Танго, танго, дамы и господа! Черное платье, черный бант…
Лишь зажигался свет вечерний, Она плясала ним в таверне Для пьяной и разгульной черни Дразнящее танго…Саше одета не в черное — в синее. Сгорели наивные бабушкины кринолины, засыпаны негашеной известью братских могил. На сестре милосердия — тонкая ткань-перчатка, обтягивающая, ничего не скрывающая — как и танго, которое мы танцуем. Танец пьяной и разгульной черни, танец «бывших», ныне ставших никем, загнанных киями-штыками в новочерасскую лузу, потерявших все и уже уставших об этом жалеть. Незачем! Ничего не вернется, не воскреснет. Прошлого нет, нет и Будущего, есть только танго, танго, танго, есть дивный голос чудом спасшейся от большевистской пули Изы Кремер. Она в черном, это траур, дамы и господа, траур по нам, по России, по нашей жизни. Единственная гастроль, прощальная, последняя. Танго, танго!..
В ночных шикарных ресторанах, На низких бархатных диванах, С шампанским в узеньких стаканах, Проводит ночи Кло…На Саше синее платье, на Саше — колье из голубых топазов. Куплено за бесценок, почти даром — кому сейчас нужны топазы в Новочеркасске? Смерть за Аксаем, она никуда не уходила,
О чем можно говорить, когда ладони впились в тело, когда гладкая синяя ткань-перчатка скользит под пальцами, когда хрипло дышат губы? Только об одном, только об одном…
— Ты обманул Маркова, Филибер! Ты его предал — его и всех остальных, не погибших под Екатеринодаром! Он уйдет на Кубань — навстречу смерти, навстречу Автономову! Почему я не убила тебя, мой Филибер? Это было так просто! Теперь поздно, поздно!..
— Я не предавал Маркова, Саша. Автономов пропустит Добровольческую армию на Тамань, где высадились немцы. Туда сейчас спешит отряд Шкуро и Слащова, «новая армия», ни «красная», ни «белая» — народная. Сергей Леонидович сумеет собрать вместе кубанские отряды. Это и будет Армия, которую он мечтает создать, большая, настоящая. Он сможет остановить немцев, объединить всю Кубань. Всех, кто захохочет защищать Родину от врага…
Но вот на встречу вышел кто-то стройный. Он Кло спокойно руку подает, Партнера Джо из Аргентины знойной Она в танцоре этом узнает…— Будь ты проклят, Филибер! Ты — обманщик, ты — предатель. Наши враги — не какие-то немцы, немцы — стихия, прилив, они все равно уйдут. Наш враг — большевики, и только они, хамы и убийцы, распявшие и осквернившие Россию. Мы должны воевать лишь с ними, с ними одними! Твоего Автономова надо разрезать на куски, он — убийца Лавра Георгиевича, он приказал глумиться над телом Вождя… Ничего, Марков разберется — и с Автономовым, и с тобой, мой Филибер.
— Пусть. Марков понял главное. Я предложил ему выход из ловушки, из склепа, из могилы, куда загнали «добровольцев». Он снова на Кубани, и уже от него зависит, кем стать — народным вождем или мстителем за безголового авантюриста. Если Марков решится и поднимет Кубань против немцев, если мы договоримся с Артемом и Рудневым, нам удастся создать фронт — Национальный фронт от Луганска до Новороссийска. Домашние склоки уладим после, их можно уладить. Мы вместе защитим страну, а тот, кто сражается плечом к плечу, трижды подумает, прежде чем выстрелить в товарища. Родина важнее, чем партийная программа!..
Трепещет Кло и плачет вместе с скрипкой… В тревоге замер шумный зал И вот конец… Джо с дьявольской улыбкой Вонзает в Кло кинжал…— Нет, мой Филибер! Это иллюзия, страшная утопия, ты обманул сам себя и теперь хочешь обмануть остальных. Дело не программах, дело в крови, слишком много ее уже пролито, ее не забудешь, не простишь. О какой Родине ты говоришь, мой Филибер? Родины нет, Россия погибла, есть Совдепия, антихристова Большевизия — и кровавые ошметья вокруг. Сначала надо убить большевизм, убить каждого большевика, если понадобится — убить тысячи и миллионы, закопать в землю, вбить кол — а потом уже строить новую Россию. Это возможно, надо только захотеть, очень захотеть, надо не жалеть и не миловать — ни себя, ни врагов.