Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Зачем пришла техника? Кто мог ответить на этот вопрос? Тетя Нюша вышла из дому за гольем на мясокомбинат затемно, когда проезд был еще забит туманом, как ватой, и под ногами щелкала крупа изморози. Костя спал. Катя — тоже. А выздоровевшая Кланька приближалась к Крестьянской заставе в тот самый момент, когда машины сворачивали в проезд Рогачева. Анисья Петровна? «Графиня», даже если бы ей сказали, что от любопытства молодеют, не побежала бы узнавать, зачем прибыла эта армада.
Но беды не было никакой. К десяти часам вернулась тетя Нюша. Она уложила голье в миску,
— Глянь, сынок! Народу–то! Одни говорят, газ будете проводить, другие — канализацию. А иные брешут, что дома сносить начнете. Верно ай нет? А ежели сносить, то с нами–то как же?
Липецк понравится Гаврилову. Было что–то притягательное в соединении тихой мастеровой провинции петровских времен с кипучей современной жизнью. В городе десятки крупных заводов: тракторный, ферросплавный, чугунолитейный, силикатный, радиаторный, цементный, известковый…
В Липецке Гаврилов впервые не в кино, а в жизни увидел, как варится металл.
Особенно большое впечатление произвела на Гаврилова разливка стали и трогательное отношение сталеваров к мартеновской печи, которую они ласково называли «мартыном».
Стоя на берегу реки Воронеж, любуясь игрой хрустальных изломов вздутого полыми водами льда, Гаврилов думал: а может быть, ему стоит занять должность городского архитектора и остаться здесь? Архитектор, как только увидел у Гаврилова фотографии его проекта, прямо вцепился в столичного гостя: старик давно просился на пенсию, молодой архитектор понравился ему.
Был момент, когда Гаврилов готов был согласиться. Но тут же перед глазами возникал знакомый облик: лохматые брови, сухонькое лицо, борода клинышком, реденький сивый волос — академик Удмуртцев. Остаться в Липецке — значит признать себя побежденным этим старичком. Нет! Он вернется в Москву.
Удмуртцев — вот кто тянул его в столицу. Больше, в сущности, никто и ничто.
Через месяц, возвращаясь в Москву, на станции Грязи Гаврилов вышел купить газету.
Стоя в очереди у киоска, он рассеянно слушал радио: передавались «Последние известия». Вдруг диктор объявил: «Прием руководителями партии и правительства группы архитекторов города Москвы…»
Гаврилов поспешил к репродуктору. В коротенькой информации было передано, что вчера в Кремле был прием группы видных архитекторов Москвы. Перечислялось несколько имен, среди них Складнев и академик Удмуртцев.
Руководители партии и правительства осмотрели выставку новых проектов. Несколько проектов получили одобрение. Среди авторов отмеченных проектов был упомянут и Гаврилов.
Такси пришлось остановить на Дубровской улице — широкой асфальтовой магистрали, которую дворники называли «улицей первой категории». Совсем недавно эта улица была тихим, одетым в булыжник закоулком, но пришли строители, возвели путепровод через овраг, по которому бегал «товарняк», и тихий переулок вышагнул к заводу шарикоподшипников, а там свернул вправо, к автомобильному заводу, и стал столичной магистралью.
Гаврилову пришлось идти к дому пешком — проезд Рогачева был весь изрыт.
Дома его встретила тетя Нюша:
—
За окном лежал огромный пустырь. Давно ли там бегали поезда, волоча за собой космы дыма и пара, а за железной дорогой рылись в кучах мусора куры, собаки? Теперь не было ни оврага, ни поездов. По ровному полю ползали бульдозеры.
— Новую улицу делают! А теперь глянь поближе. Ничего не видишь?
Гаврилов покачал головой:
— Нет!
— Да как же это… Тут же сирень была! Ай не помнишь?
— Помню. Ну и что?
— Пересадили ее. Сперва–то бульдозер расскакался и хотел с маху ее снять. Ну, а я на него: «Куда же, — говорю, — ты?». А он: «Как куда? Тебе ж, — говорит, — советская власть хочет новый дом строить, а ты — куда!» — «Ах ты, — говорю, — сокрушитель!» А он мне: «Бабушка! Послушай, что я тебе скажу. По этим домам, — говорит, — Красная Армия еще в семнадцатом году из орудий стреляла. Это же проклятое наследство! От капитализма осталось!» Еле уговорила. Сирень пересадили, а куда нас денут? Кассирша со своим безногим переехала в Черемушки. Вчера за справкой явилась. Бабы ее обступили — цельный час рассказывала… Ну, а ты–то как, Василь Никитич? Чаю или, может, исть хочешь?
— Спасибо, тетя Нюша, я ничего не хочу. Писем мне не было?
— Писем нет, а газеты вот тут сложены. — Она вздохнула и после короткой паузы сказала: — В воскресенье Кланька к университету возила меня. Ну и понастроено там! Есть там такое место, откуда Москва как новый гривенник на ладони блестит. Красиво! Жизнь такая открывается, а скоро умирать.
— Ну что вы! Какое там умирать!
Тетя Нюша повела плечами, улыбнулась и продолжала разматывать клубок новостей:
— У моей ухажер новый… Тебя месяц не было, а тут столько накрутилось! Вижу, устал ты… Ложись, отдыхай, тут все у тебя чисто: чуть ли не каждый день убирала.
Гаврилов поблагодарил и сказал, что он не устал и ложиться не будет, поедет сейчас на работу, только переоденется.
Тетя Нюша поняла, что ей нужно выйти. Проходя мимо комода, она задержала взгляд на портрете Либуше, покачала головой и вышла.
Гаврилов подошел к окну, долго глядел на красные корпуса домов шарикоподшипникового завода, на поле, созданное людьми на месте бывшего оврага, и в голове, как осенние облака, пронеслись мысли: «Вот нет еще одного болота, еще одной свалки, — скоро здесь подымутся светлые дома, молодые деревья, цветы, как же хорошо все это!»
Наскоро побрившись и переодевшись, он вышел из дому. Пешком дошел до Крестьянской заставы, там взял такси и поехал в мастерскую.
Складнев вышел из–за стола навстречу Гаврилову.
— Поздравляю! Баланс на проволоке кончился. Дано указание готовить чертежи к вашему проекту. Здорово, а? А старикашка скис и, хотя и здоров, в академии не появляется и на архитектурный совет не ходит… Ну да бог с ним! Понравился Липецк? Что-о? Нет, голубчик, теперь не отпущу вас никуда. Готовьте чемодан — едем в Чехословакию знакомиться с новым строительством.