Капитан Кортес
Шрифт:
Лекарь армады Гонсалес навестил де Торреса раза два, развел руками.
– От этой злой лихорадки не знаю средств, - сказал лекарь.
– Кровь пускал многим и уксусом поил, целебной севильской мазью натирал, - не помогает! Полагаю, что местность полезно переменить, как при итальянской трясучей лихорадке. Но зависит это не от меня, а от сеньора нашего, капитана Кортеса.
Кортес, казалось, не торопился менять столицу. Ежедневно он ставил дозорных на вершинах песчаных барханов вокруг лагеря, не снимал посты и ночью; солдатам, и больным и здоровым,
Марина покорно служила ему. Она уже почти свободно говорила по-испански.
О себе Марина рассказывала мало. Ее продали из знатной ацтекской семьи в рабство в Табаско, в полудикую страну. Может быть, виноват был в том и Монтесума. Она всегда с ненавистью произносила это имя.
– Один не иди против ацтеков!
– говорила Кортесу Марина.
– Его ненавидят по всему побережью и в глубине страны: тласкала, тескуки, тотонаки… Найди племя, на которое можно опереться, и тогда ты опрокинешь Монтесуму!
Прошла еще неделя, и ранним утром дозорные задержали в окрестностях лагеря пятерых индейцев. Дозорные привели их к Кортесу.
Индейцы были не похожи на тех, какие раньше приходили в лагерь: малорослые, смуглокожие, они не носили уборов из перьев. У всех были продырявлены не только носы, но и мочки ушей и губы. В нижней губе у каждого торчало по золотому кружочку, И говорили эти индейцы на особом наречии.
Долго билась с индейцами Марина, - она не могла их понять. Один из них знал десятка два ацтекских слов, и Марине все-таки удалось с ним сговориться.
– Нас послал могущественный тотонакский вождь,- сказали индейцы, - правитель большого и богатого города Семпоала. Народ Семпоала стонет под игом ацтеков. Наш вождь просит белых воинов прийти к нему на помощь в борьбе против Монтесумы.
– Где этот город? Далеко ли ваша страна?
– Кортес точно давно ждал такого приглашения.
– Близко!-ответили посланцы.
– Меньше чем в двух днях пути на север, за безводными песками начинается плодородная, цветущая равнина. Там живет наше племя - храбрые тотонаки. Олень и лиса, и заяц прячутся- там среди густой листвы; светлые реки текут по полям, засеянным какао. Храмы большого города поднимаются высоко над равниной, и дома тотонакских вождей стоят среди садов. Это и есть наша страна - Семпоала.
– Идите к своему вождю, - сказал Кортес, - и передайте ему, что я навещу повелителя в его городе.
Он задарил индейцев бусами и цветным стеклом.
– Это то, чего я давно ждал, дон Педро!
– сказал Кортес старшему Альварадо.
– Монтесума вовсе не так силен, как уверяют его люди.
– Да, да, - сказала Марина, - Монтесуму ненавидят в Табаско, клянут в Тласкале; ему непокорны в Чолуле. Тотонаки в Семпоале только и ждут, чтобы кто-нибудь помог им прогнать из своей страны чиновников Монтесумы.
– Я помогу им!
– сказал Кортес.
– Я силу Монтесумы сделаю его слабостью. Покоренные им страны обращу против
В тот же день Кортес начал действовать. Шесть тяжелых пушек он приказал погрузить обратно на суда. Он велел всем каравеллам двинуться вдоль берега дальше на север, поискать в двух-трех днях пути защищенную от ветра стоянку. Небольшая часть людей пошла на каравеллы, остальные маршем выступили в глубь страны, захватив с собой четыре легких пушки и всех коней. Больных несли на носилках.
Первую половину дня отряд шел унылыми песками. Море осталось позади, только изредка в расселинах между песчаными буграми оно мелькало вдали веселой бирюзовой полосой. Цепь далеких вулканических гор тянулась слева, и выше всех поднималась над цепью еще не известная испанцам безымянная гора, которую позже назвали Оризабой. Гора была видна за много лег издалека, и с суши, и с моря; и с какого бы места пути ни оборачивались солдаты, она отовсюду сияла своей многоголовой вершиной, похожей на снежную корону. В пасмурный день ее обволакивало серыми дымными облаками, и тогда вершина словно таяла в полусумраке, только иногда поблескивая сквозь дымку; в солнечный день она блистала вся ослепительным снежным светом, высоко поднимаясь над грядой белых облаков. Ацтеки называли эту гору Ситталтепетл, что значило: «Звездный вулкан».
Для Хуана де Торреса Лопе сколотил прочные носилки из жердей, покрыл старика циновкой. В походе Хуану де Торресу словно стало немного легче. Первые часы он лежал, закрыв глаза, желтый и бледный, как мертвец, но потом потихоньку начал шевелиться, поднимать голову, глядеть, на пески, на горы.
– Высокие горы здесь!
– хрипел де Торрес.
– Таких у нас нет в Испании.
Нести его было тяжело. У Лопе болели плечи, но он шел в головах носилок, не сменяясь с утра. В ногах сменился уже третий солдат. Сейчас шел Пако Арагонец, раненный в голову в бою под Табаско. Рана у Пако зажила, но остались головокружения, слабость. Он и сейчас сдавал.
– Солнце здесь злое, - жаловался Пако.
– Пропекает голову насквозь, и сердцу от него тяжело.
Арагонец все чаще останавливался, опускал носилки наземь. Был тяжкий предполуденный час.; солдаты едва брели.
– Иди, Пако, налегке, - сказал Лопе.
– Я и один как-нибудь. Пако остановился.
– Нет, - сказал Арагонец - Отдохнем немного и пойдем дальше. Разве можно донести одному?
Он опустил концы носилок на землю, тяжело перевел дух. Грязные капли пота стекали у Пако с лица.
– Бросили бы меня здесь, земляки, - тихо посоветовал де Торрес.
– Все равно я уже не солдат.
Пако молча подхватил носилки, раненого понесли дальше, увязая в песке. Лопе чувствовал, как сдает позади Арагонец, как кренятся носилки то вправо, то влево.
– Ничего, донесем!
– бодрился Лопе.
Тут он почувствовал, что носилки опускаются и жерди готовы выскользнуть у него из рук. Он услышал вздох Арагонца, но еще не успел ни обернуться, ни промолвить слова, как кто-то сзади крепкой рукой подхватил носилки.