Капитан Мак
Шрифт:
— Совершенно ничего не знаю, — чистосердечно ответил Мак, — я — найденыш.
— Скажите лучше, что вы — потерянное дитя.
— То есть?
— Один человек, который был слугой в нашей семье, похитил вас в возрасте четырех лет. Впрочем, человек этот умер.
На конторке стоял ларец со стальным кованым замочком. Дон Фелипе взял его и отпер. В ларце лежала связка пергаментов. Испанец вынул их, развернул и разложил перед Маком.
— Вот бумаги, доказывающие ваше происхождение, —
Мак рассеянно пробежал их глазами.
— А кто мне докажет, — спросил он, — что эти бумаги принадлежат мне?
— Ей-богу, — сказал дон Фелипе, — дорогой кузен, моего слова, по-моему, достаточно.
— Да ну? — сказал Мак,
— Но посудите сами: все же, если вчера я хотел, чтобы вас повесили…
— Ах да, ведь верно!
— А сегодня называю вас своим кузеном… значит, произошли какие-то изменения.
— Все это хорошо и мило, — сказал Мак, — но здесь-то я как оказался?
— Разве вы не пили щербет в Шатле?
— Да… я что-то припоминаю.
— Так вот, в нем было снотворное.
— Так, и что же дальше?
— Вы уснули, и вас перенесли сюда.
— По чьему приказу?
— Моей сестры, доньи Манчи.
— Ага, прекрасно, теперь понимаю, — проговорил Мак.
— Ну, теперь наконец, — с улыбкой спросил дон Фелипе, — вы поймете, может быть, что вы и в самом деле дон Руис и Мендоза?
— А мне бы все же не хотелось отказываться от моего имени «Мак»!
— Вам так хочется, чтобы вас повесили?
— Ни в коей мере.
— А я клянусь вам в том, — сказал дон Фелипе, — что если бы Мак вернулся в Шатле, его бы немедленно повесили.
— Но почему?
— Потому что так угодно кардиналу.
Само слово «кардинал» было доводом, против которого не могло быть возражений.
— Ба! — заявил Мак. — Но если дело обстоит так, как вы говорите, и я не понравился кардиналу, так он распрекрасно меня прикажет повесить и под именем дона Руиса и Мендозы!
— Ошибаетесь… дон Руис и Мендоза в большой милости.
— У кого?
— У короля.
Мак удивлялся все больше и больше. А дон Фелипе продолжал:
— Король ведь любит испанцев.
— Да, я-то кое-что об этом знаю, — проворчал Мак.
— Месье, брат короля, то есть герцог Орлеанский, тоже любит испанцев.
— Ну и что же дальше? — спросил Мак.
— И все это потому, что испанцы не любят господина кардинала.
— Прекрасно.
— И Месье, брату короля, — а он сейчас в большой милости, — так вот, стоит только ему что-нибудь попросить у короля, как он тут же это получает.
— И что же он попросил?
— Место коменданта одного из королевских фортов.
— Для кого?
— Для любимого кузена доньи Манчи, дона Руиса
— Дон Фелипе, — прервал его, нахмурившись, Мак, — у меня прекрасный характер, и я умею понимать шутки; но если вы сейчас же не прекратите эту шутку, то, клянусь вам, хоть у меня и отняли шпагу, я найду другую.
— А зачем?
— А чтобы проткнуть вас насквозь.
— Чума на вашу голову! — воскликнул дон Фелипе.
– Однако, вы весьма недоверчивы, господин комендант форта Ла-Рош-Сент-Эрмель.
— Простите, как?
— Я сказал: Ла-Рош-Сент-Эрмель.
— А что это такое?
— Это форт в Пикардии, комендантом которого вы назначены.
— Я?!
— Да, вы. Смотрите сами.
И дон Фелипе ударил по колокольчику. В комнату снова вошел раззолоченный лакей.
— Где офицер монсеньора герцога Орлеанского?
— Уехал, — ответил лакей, — но оставил для дона Руиса этот пакет.
И подал на серебряном подносе большой свиток пергамента. Он был запечатан королевской печатью.
— Читайте, — сказал дон Фелипе.
Пергамент оказался патентом, составленным по всей форме, подписанным королем Людовиком XIII и скрепленным подписью Ришелье, на назначение дона Руиса и Мендозы комендантом форта Ла-Рош-Сент-Эрмель.
— Ну, так как? — спросил дон Фелипе.
— Ну, так я — не дон Руис, вот и все, — ответил Мак.
— Ваша милость ошибается, -раздался голос с порога, и портьера приподнялась.
— Сидуан! — воскликнул капитан.
— Нет, я больше не Сидуан, — заявил славный житель города Блуа, — я — Иниго.
— Что, что?
— Я говорю, что меня зовут Иниго, — сказал Сидуан. — У хозяина испанца и лакей должен быть испанцем.
— Как ты сказал?
— Иниго.
— Один слог отбрось, один добавь, немного переделай, и получится не-го-дяй, — сказал Мак.
— Благодарю покорно, — ответил Сидуан.
— Послушай, дурень, — произнес капитан, — подойди сюда, и имей в виду, что, если ты немедленно не разъяснишь мне все эти тайны, весьма смахивающие на розыгрыш, я разгневаюсь, и гнев мой будет страшен.
Сидуан подошел; двигался он торжественно, как и подобает испанцу, который гордится своими предками и своим великим соотечественником Сидом.
Сидуан немного приоделся: нельзя же получить наследство и ходить в старом камзоле. Но чтобы показать все свое уважение к покойному дядюшке, он обвязал правую руку траурной повязкой.
С тех пор как он связал свою судьбу с судьбой капитана, трактирщик превратился в настоящего военного.
Капитан, глядя на своего бывшего слугу, который и в самом деле вообразил себя испанцем Иниго, не мог удержаться от смеха.