Капитан Невельской
Шрифт:
Хозяина дома — гиляка, у которого выменяли рыбу, — звали Умгх. Он рослый, с могучими плечами. По словам Позя, Умгх знал по-маньчжурски. Сидя на поджатых ногах, он о чем-то рассуждал с приказчиками.
— У него отец был китаец, — сказал Позь, кивая на Умгха. — Его мамка спала с китайцем. Про него все говорят — в нем китайская важность!
«Действительно, в нем есть важность», — подумал капитан и тут только сообразил, что и манерой держаться, и всем своим обликом Умгх похож на китайца. Китайцы — земледельцы. Гордая, древняя нация… К сожалению, сюда
Торговцы угостили Невельского водкой. Он просил их приезжать на Иски торговать. Они обещали.
Все жители стойбища долго стояли под обрывом у фанзушек, видимо беспокоясь за судьбу русского суденышка, пустившегося под парусами в такой ветер. Но шлюпка шла уверенно.
Позь сидел на корме подле капитана и говорил, что удивляется, откуда русские взяли, что здесь есть города.
— Миддендорф тоже про это всегда спрашивал.
— А ты, Позь, держись за русских, — сказал Шестаков, — тебя тут большим начальником сделают.
— Я еще в Петербург поеду, — отозвался гиляк.
Матросы засмеялись.
«Он в самом деле пойдет далеко!» — подумал капитан.
Матросы после Тыра, где гиляки выказали много отваги и явно сочувствовали русским, стали с ними порадушнее.
— А вот приказчик, первый-то раз отпускал нам товар в Аяне, — потихоньку рассказывал товарищам Конев, сидя на носу за парусом, — так сказывал, что, мол, не все начальство за капитана. Завойко кричал на нашего-то, дескать, отпускаю товар, а сам не знаю, что мне будет за это, и, мол, есть генералы, что нашим недовольны. И так, видать, ему не хотелось товар отпускать… А капитан наш этот товар размотал, раздарил да все по дешевке роздал. Я ему вчерась говорю — дешево отдаем, в Расее и то за такую цену каждый схватит. Мол, Завойко, говорю, обидится, а он говорит, обойдется все, мол, двум смертям не бывать, а одной не миновать.
— Отчаянный он стал! — отвечал Фомин. — Как маньчжура ухватил!
— Ладно, что не ждал, когда маньчжуры нападут, сам первый ударил, а то бы его схватили, и нам бы тогда…
«Эх, я бы тут жил себе вольно!» — думал Конев, глядя на берега.
По службе он был очень исправен и старателен, но офицеров не любил и капитана всегда поругивал. Все удивлялись, когда он попросился с судна в экспедицию. Еще на родине, под Пензой, наслышался Конев, как живут беглецы в степи у башкир и киргизов. Видел он потом селения выходцев из Европы и в Америке и на Гавайях и полагал, что люди в них живут не хуже, чем у башкир.
После того как повидали на Амгуни землю и особенно после Тыра, матросы стали совсем по-другому смотреть на здешние места. И хотя еще ни единого русского селения не было на берегах Амура, а вольный Степка сам сбежал от своих, матросы, спускаясь вниз по реке, чувствовали себя так, словно вокруг были знакомые места. Хотя знали они всего лишь несколько стойбищ да промеривали нынче и в прошлом году фарватеры. Но никто из них еще не ступил в тот темный, грозно качавшийся лес, что стоял на сопках.
Погода
Видны знакомые юрты.
«Хорошие места! — думает Конев. — Я бы написал домой, заманил, и все бы сюда переселились!»
Все матросы с удовольствием смотрели на приближавшийся березовый лес.
— Ну, Степанов, что задумался? — спросил капитан у Алехи. — Нравится место?
— Как же! Ндравится, вашескородие!
— А что здесь будет?
— Тут? — переспросил матрос, глядя на тот самый берег, что еще несколько дней тому назад казался пустынным и наводил страшную тоску. Лицо Степанова просияло.
— Не здесь, Геннадий Иванович, а вон там! — Он показал вдаль, на полуостров.
— Что же?
— Там? Город! — залихватски воскликнул Алеха.
— Порт! — добавил Козлов.
— Эллинги! — подхватил Алеха.
— Да… Порт! — молвил озабоченно Козлов, как бы сознавая, что до того, как на месте этих дремучих лесов будет порт и город, с матроса еще сдерут три шкуры.
Невельскому казалось, что матросы живей интересовались всем окружающим. «Дай бог, если после Тыра они поняли, что свое отстаивают и что бояться тут нельзя, если хочешь снести голову на плечах!» Правда, матросы ни слова не говорили о переселении, но похоже было, что эта мысль зашевелилась у них. Он не раз толковал им, что сюда будут переселять народ. Прежде они пропускали эти разговоры мимо ушей.
«Конечно, — думал капитан, — первых людей сюда начнут переселять насильно, как все у нас делается. И вряд ли кому захочется ступать в эти леса без принуждения, превращать их в плодородные поля. Люди не предпочтут эту землю „той“, родной и любимой, с мечтой о которой часто даже матрос не расстается за долгие годы службы. Я и сам люблю свое, костромское, сольгаличское… А хотелось бы увидеть, как будут здесь жить люди, созреет ли тут хлеб… Но падет крепостное право, будет подъем, движение, народ хлынет…»
А день жаркий, летний.
— Экая теплынь! — говорит Алеха.
— Ветер-северяк подует, так сразу осопатит! — отвечал ему с невозмутимым видом тунгус Афоня.
«Конев у нас все хулит, — думал Шестаков, — а уж сам прицеливается — почем меха, какая где рыба, он уж знает, чего и мы не знаем!»
Шлюпка пристала к берегу на устье речки Каморы. Хозяин одной из юрт гиляк Эльтун сказал, что четверо русских с оленями пришли вчера через горы из Иски и он проводил их сегодня дальше по берегу на полуостров Куэгду. Эльтуну за труды дали несколько локтей материи.