Капитан полевой артиллерии
Шрифт:
– Да как же это, ваше сыкородие? – не вытирая струящихся слез, спросил Левушкин. – Да разве это по-людски?
Лихунов не знал, что ответить. То, что он собирался увидеть в этом костеле, он увидел. Знал, что запомнит весь этот кошмар навсегда, но отвечать канониру ему не хотелось. Все было понятно без лишних слов. Однако тихо, но твердо Лихунов сказал:
– Убивать их надо! Нещадно! Как псов бешеных убивать!
Испуганно-радостный возглас Кривицкого гулко запрыгал под сводами:
– Господин капитан, сюда идите! К нам! Скорее!
Лихунов пошел мимо взломанных кружек для сбора пожертвований, разграбленной стойки для продажи
– Что здесь такое? – спросил Лихунов.
– Какой-то подземный ход, – волнуясь, сообщил Кривицкий.
– Слазаем, – буркнул Васильев. – Вот, факел сделал.
Лихунов почувствовал острое желание побывать в подземелье, но нашел нужным сказать:
– Только быстрей давайте. Нам еще колонну догнать нужно.
– Успеем, – отвечал Кривицкий. – Мы же на конях.
Сухая пакля вспыхнула и осветила крутой спуск вниз.
– Смотрите! Смотрите! – в ужасе воскликнул Кривицкий и схватил Лихунова за рукав.- Голова! Там голова!
Тремя ступенями ниже действительно лежала человеческая голова с пожелтевшей, как пергаментная бумага, кожей. Темные, немного вьющиеся волосы спутанными прядями ложились на лицо с застывшей гримасой приоткрытого рта.
– Истеричка, – презрительно сказал Васильев.
Кривицкому, похоже, стало стыдно своего малодушия. Рукой, затянутой в грязноватую перчатку, он поднял голову за волосы и, фатовато улыбаясь, сказал:
– Когда-то вы были недурной паненкой. Теперь же вам вшистко едно, не правда ли?
– Перестаньте дурачиться, – потребовал Лихунов. – Голову нужно отнести вниз. Там, конечно, фамильный склеп. Давайте факел, Васильев. Я первым пойду.
Они стали спускаться по крутой, с полуистертыми ступенями каменной лестнице, и чем ниже спускались офицеры, тем чаще попадались иссушенные временем черепа и кости прежних владельцев Вымбухова. В самом подземелье было холодно, но сухо. Сводчатый кирпичный потолок нависал над нишами, расположенными по обеим сторонам длинного помещения. Сильно пахло тлением. Ужас смерти будто стекал по этим древним стенам, молчащим, неприступным, и стлался под ногами разбросанными всюду костями.
– Господа! – простонал Кривицкий. – Пойдемте же отсюда! Невыносимо!
– Ступайте наверх и ждите нас у лошадей! – скомандовал Лихунов.
Дробно застучали шаги взбегающего по лестнице поручика. Лихунов посмотрел на стоявшего рядом штабс-капитана, который с покривленным лицом смотрел на разоренную усыпальницу.
– А вы почему не ушли?
Васильев странно усмехнулся и даже будто подмигнул:
– А интересно просто. Свежей смерти я вдоволь насмотрелся, а вот такое только благодаря неприятелю, войне благодаря увидишь. Знаете, я этой жизни не люблю. Все здесь смрад и грязь, но сейчас мне показали, что и в ином мире тоже, должно быть, трудно покоя сыскать. Ну куда же деваться от зла, скажите мне?
Лихунов не ответил. Он жадно осматривал покой склепа. У самого входа на лестницу была навалена куча полуистлевших человеческих тел в обрывках еще не сгнившего полностью парчового и бархатного платья. Желтые, набальзамированные лица таращили на него полуоткрытые глаза. Кое-какие трупы еще не потеряли полностью облика живых людей, но покрылись отвратительной коркой жировых выделений. Всюду валялись разбитые крышки гробов, дубовых, с хорошо пригнанными досками. Немцы,
– Нет, все, дальше не пойду, – остановился задыхающийся Васильев.
Лихунов хотел взглянуть на лицо штабс-капитана, но не успел. Факел, мигнув последний раз, погас, и выбираться им пришлось в кромешной темноте, по полуистлевшим предкам польского магната.
На дворе офицеров вновь облепила жара. На вывалившемся из стены камне сидел рядом со входом в костел канонир Левушкин. Сцепив руки на цевье стоящего перед ним карабина, он тупо смотрел на фигуру Мадонны. Когда его окликнули, он поднялся не сразу, но едва осознал, что зовут именно его, неожиданно резко вскочил на ноги и словно на пружинах пошел к воротам. Лихунов и Васильев двинулись за ним.
Поручика Кривицкого они нашли возле лошадей. Свои щегольские перчатки он почему-то снял, курил, держа папиросу дрожащими пальцами.
– Ну что, господа, каково? – развязно обратился он к подошедшим, должно быть, сильно стыдясь за свое малодушие. – Какие безобразники эти немцы! Ведь даже турки, уж на что нехристи, а чужую святыню осквернить побоятся! Ведь так?
Но ему никто не ответил, и поручик подумал, что он осрамился навек.
На рысях они принялись нагонять ушедшую вперед колонну. Левушкин совсем расклеился и едва поспевал, хоть и держался за стремя. Вымбухов был пуст, только черное облако орущих ворон и галок носилось над тихим польским местечком.
ГЛАВА 2
Дивизион они настигли в полутора верстах от Вымбухова. Колонна стояла чуть в стороне от дороги, где протекала узкая речушка, и уже не выглядела колонной. От прежнего порядка не осталось и следа. Лошади выпряжены, орудия, передки, зарядные ящики, кухни, кузницы, лазаретные линейки – все было в хаосе, который, казалось, уже никогда не превратишь в прежнюю, стройную форму походной колонны. Канониры, бомбардиры, фейерверкеры сновали между лошадей с ведрами, собираясь их поить. Другие садились в кружок, доставали из мешков пищу, тут же закусывали.
– Ну, смотрите-ка! – воскликнул Кривицкий. – А дивизионный-то вперед нас пардону попросил, отдых пожаловал! – И, настегивая стеком и без того запаренную лошадь, поскакал вперед.
– Все ему нипочем,- пробормотал Васильев. – Вот щенок вертлявый! Ну а эти-то, посмотрите, что делают! Лошадей поить собрались! Ведь заморят коней, заморят!
Офицеры спешились, ослабили подпруги. Лихунов едва докричался своего вестового – в гомонящей, радостной суете привала каждый думал о себе, о том, как бы вкусить удовольствий побольше, отдохнуть после долгой, изнурительной езды по солнцепеку. Кинул поводья вестовому, прошел по своей батарее, отдал два-три приказания, потом достал из походного чемодана полотенце, мыло и пошел на речку, взбаламученную сотней голых тел, плескавшихся в мелкой воде. Он долго выбирал место, отошел на четверть версты выше, собрался было раздеться, но тут у куста можжевельника увидел штабс-капитана Васильева, приготовившегося купаться, уже раздетого до кальсон, но отчего-то не решающегося войти в воду. На совсем белой груди Васильева Лихунов заметил серебряную ладанку. Штабс-капитан перехватил его взгляд и, почему-то смутившись, прикрыл ладанку рукой, делая вид, что потирает грудь.