Капитан Сорви-голова. Возвращение
Шрифт:
– Я поеду с тобой, – заявила Жориса и стала решительно собираться в дорогу. Она переоделась в свой мужской костюм и не слушала слабых возражений Жана. И он этому, в общем-то, был даже рад. Оставлять любимую одну он не хотел. Если вместе, так – вместе. И он в знак согласия расцеловал Жорису. Она при жалась к мужу трепетным, уже не девичьим телом. А ей-то всего шестнадцать лет. Но в Африке девушки развиваются гораздо быстрее. Ехать согласились все. Даже почему-то Фардейцен, который перед этим прямо заявлял, что устал от всяких путешествий и сражений. Он мирный коммивояжер, коммерсант, а не солдат и он лучше отсидится здесь до окончания войны, когда можно будет свободно торговать с англичанами, а не убивать их. Такие "подрывные" речи не понравились комманданту Поуперсу и он пригрозил Фардейцену трибуналом. Кстати, Отогера тот самый трибунал приговорил к… изгнанию. Ему к запястью приложили специальную несмываемую печать, дали двухдневный запас продовольствия и пять патронов к винтовке. А потом выдворили за пределы лагеря. Он мог вернуться назад только через полгода, чтобы стереть печать специальным составом. Ни один бурский отряд, ни одна семья не должна за это время принимать к себе изгнанника. Некоторые из них переходили к англичанам. Другие забирались в густые леса или горы и вели там уединенный образ жизни. Их были единицы. Их презирали все. Предать свой народ во время беды, есть ли что-нибудь более достойное презрения. Выехали из лагеря уже в полной темноте. Март – первый осенний месяц, и уже начинают
Неподалеку от ее подножия берет свое начало река Вааль. Гору отряд обогнул уже далеко за полночь. Затем переправились через узкую в своем истоке речку Комати и скорой рысью двинулись к реке Олифант, чтобы потом вдоль ее берега добраться до штаба генерала Ковалева, полновластного хозяина этих мест. Он, в отличие от самого Боты постоянно донимал английские гарнизоны дерзкими ударами. Бригада Ковалева сумела даже разгромить с десяток блокгаузов – железобетонных укреплений, которые англичане соорудили через каждые полтора километра вдоль важнейших коммуникаций: железных дорог, телеграфных линий, крупных населенных пунктов. Об эти крепости, по их замыслу, должны были разбиться мужество и отвага трансваальских бойцов. Но русский бур Ковалев доказал им, что и эти стены можно пробивать смелым напором и умелой тактикой. К сожалению, его наступательный порыв не был поддержан другими армиями буров, которые по-прежнему придерживались оборонительной доктрины. И англичанам такая активность небольшого, но очень настырного соединения противника, очень не нравилась. Они решили разгромить бригаду Ковалева решительным ударом. Они тайно сосредоточивали силы на предполагаемых местах дислокации бурских коммандо. Но все тайное иногда становится явным. У Луиса Бота в штабе английской дивизии, очевидно, был осведомитель. Он и известил командующего о наступлении англичан на бригаду Ковалева. И Жан Грандье со своим отрядом должен был предупредить генерала об этом наступлении. Они скакали всю ночь напролет и к утру стали уставать. Особенно притомились музыканты, не успевшие отдохнуть после концерта под "спиртным градусом". Шейтоф и Строкер, сидя в седле, откровенно клевали носами, засыпая на ходу. Логаан тоже сдерживался с трудом, частенько мотая головой, чтобы отогнать дрему. Да и остальные, признаться, чувствовали себя не намного лучше. Ночью обычно полагается спать. Но воинская служба не знает различия между днем и ночью. И отряд, возглавляемый неутомимым проводником – капралом Гегелем, без остановки и привала скакал по освещенному луной вельду на северо-запад, туда, где кончается степь и начинаются леса. Но до леса они добраться не успели. Когда солнце за их спинами вынырнуло из-за горизонта красно-оранжевым шаром и осветило степь своими длинными сверкающими лучами, коммандант Поуперс увидел в бинокль на западном горизонте довольно крупный кавалерийский отряд.
– Уланы, – произнес Поуперс, – но они пока нас не заметили.
– Скоро заметят, – сказал Сорви-голова, – солнце им сейчас светит прямо в глаза. Но оно поднимется выше. – Нужно удирать, – вставил свое слово Фанфан.
– До леса по прямой мили четыре-пять, – прикинул на глаз Логаан, – можем успеть, если нас не засекут.
Но их все-таки заметили. Английский эскадрон насчитывал человек сто. Увидев на горизонте такой малочисленный отряд противника, уланы смело бросились преследовать его. Их кони были более свежими, чем утомленные бурские. Расстояние между уходящими и их преследователями сокращалось буквально на глазах. А до спасительного леса оставалось еще очень далеко.
– Нужно их задержать! – крикнул Поуперс скачущему рядом Жану.
– Дотянем до кустарников! – крикнул в ответ Жан.
Россыпь этих кустарников раскинулась в километрах полутора-двух как преддверие крупного лесного массива. Но до этих кустов надо было еще доскакать. Над головами засвистели пули. Англичане на ходу открыли огонь. Когда до кустарника оставалось примерно метров пятьсот, конь под капитаном Сорви-голова неожиданно споткнулся, попав ногой в ямку, вырытую каким-то степным зверьком. Жан скакал в конце кавалькады, собираясь первым вступить в бой с уланами. И коварный случай в самом деле дал ему такую возможность. Но он оказался не первым. Лошадь Жана упала на колено. Он не удержался в седле и, перевернувшись через лошадиную голову, свалился на землю, сильно ударившись левым боком и рукой. Боль пронзила локоть. Рука почти тут же онемела. Онемело и все тело. Жан неподвижно сидел на земле. Боли он уже не чувствовал. Он не чувствовал ничего. Это было странное ощущение – отсутствие всех ощущений. Он безразличным взглядом смотрел, как его лошадь встает с колена и, похоже, неспешно движется вслед за ускакавшим отрядом, который словно не заметил потери одного из своих. Окружающее воспринималось будто в замедленных кадрах синематографа, который ему удалось посмотреть еще в Париже. И так же, как и там, сейчас вокруг стояла полная тишина. И в этой тишине на Жана из ближайшей лощинки медленно выплыли четыре громадных лошади со всадниками, державшими в руках длинные острые копья, которые были нацелены Жану в грудь. А он отрешенно наблюдал за приближением смерти, взирая совершенно безразличным остановившимся взглядом. Сейчас копья пронзят его. И вдруг первый из всадников выронил копье и тяжелым кулем свалился с коня. Следом за первым, медленно взмахнув руками, упал на круп своей лошади другой всадник. Двое остальных подняли коней на дыбы, но один не справился с поводьями и грохнулся на поросшую пыльной травой землю, прямо затылком, потеряв каску. И словно от этого падения слух снова возвратился к Жану. Телу вернулась подвижность и боль в левой руке. А правая – уже расстегивала кобуру, ухватилась за рукоятку револьвера, который выскочил из кобуры и словно бы сам два раза выстрелил в четвертого улана. Тот рухнул рядом со своим соратником, убитый наповал. Сорви-голова инстинктивно оглянулся назад. За его спиной на коне возвышалась Жориса с еще дымящимся у ствола карабином в руках. К ним скорой рысью возвращались Логаан, Фанфан и Строкер.
– Прыгай ко мне на коня, – сказала Жориса.
– С тобой все в порядке, хозяин? – озабоченно проговорил Фанфан, подъехавший первым. Лошади маленького уланского авангарда успели ускакать в степь. Нужно было торопиться. Основные силы эскадрона вот-вот должны появиться в лощинке. Фанфан помог Жану забраться на круп коня Жорисы. Строкер и Логаан хотели уже поворачивать назад, когда Пиит случайно взглянул на лежащего без сознания улана, единственного оставшегося в живых. Это был молодой человек, почти юноша, в форме лейтенанта. Лицо Пиита при взгляде на него передернулось гримасой боли и узнавания. Он поспешно спрыгнул с коня, подбежал к лежащему улану и поднял его на руки. Строкер тоже, видно, узнав, спешившись, стал помогать укладывать лейтенанта на круп лошади Пиита.
– Зачем вам этот англичашка? – удивленно воскликнул Фанфан. – Улепетывать нам надо. Быстрее.
Пиит Логаан поднял на Фанфана взгляд полный горечи и боли.
– Это мой сын, – тихо сказал он и опустил взгляд. И почти тут же посетило узнавание и Жана Грандье. В неподвижном лице молодого улана он узнал того лейтенанта, с которым столкнулся во время сражения на берегу реки и которого так ловко лишил возможности сопротивляться. И он оказался сыном фельдкорнета Логаана. Жан, сидя позади Жорисы, несколько раз бросал взгляды на Логаана. Тот придерживал
– Я люблю тебя, – прошептала Жориса и чмокнула Жана в щеку. Он прижал ее к себе здоровой правой рукой. Левый локоть ныл надсадно и пульсирующе. То ли он сломан, то ли вывихнут?!
– Мы можем погибнуть, – сказал Жан, чувствуя прилив горькой нежности.
– Зато вместе, – ответила Жориса и снова поцеловала его. – Я целый месяц была твоей, – она сделала паузу, словно раздумывая, а потом произнесла: – Мне кажется, у нас будет маленький.
Жан поначалу не понял смысла этой фразы, а когда осознал его, в душу хлынул светлый поток неведомой доселе радости. Жан стал неистово целовать лицо Жорисы и даже не обратил внимания на пулю, разорвавшую ветку в нескольких сантиметрах от его головы. Он был счастлив.
Между тем уланы за это время почти завершили полуокружение кустарника, где засели наши герои. Основные силы эскадрона, человек шестьдесят, подготовились для атаки в лоб. Два отряда по двадцать человек объехали буров с боков, как и требовала тактика подобного боя, и ждали только сигнала. И вот раздался пронзительный свист. Уланы с трех сторон помчались на кустарник, прижав головы к шеям своих коней и выставив вперед щетину копий.
– Огонь! – раздался голос Поуперса. Заработал пулемет Хаессена. Кони первого ряда стали один за другим опрокидываться с жалобным ржанием, убитые или раненые. Всадники выскакивали из седел и падали на землю под копыта других лошадей. Жан и Жориса перестали целоваться. Влюбленная будущая мать снова превратилась в сосредоточенного юношу-стрелка. Карабин в ее руках частил, посылая пулю за пулей в атакующих улан. У Жана в руке был только револьвер, годный лишь для ближнего боя. До англичан же сейчас метров триста. К тому же обзор из кустов недостаточно широк, но все же Сорви-голова не захотел отставать от Жорисы. Он поймал на мушку одного из улан и выстрелил. Улан выронил пику и медленно сполз со скачущего коня. Первая атака улан захлебнулась. Они потеряли человек пятнадцать убитыми и ранеными. До кустов никто из них не добрался. Да и как достанешь пиками спрятавшихся за ветками людей, да еще стреляющих почти в упор. Конная атака оказалась бесперспективной. Уланы отъехали на расстояние выстрела и затеяли с бурами интенсивную перестрелку, очевидно, желая выбить их из кустов. Но это тоже пока не удавалось. Буры и французы отстреливались метко. В результате этой перестрелки еще пять улан было убито и двое ранено. Английская пуля пробила Шейтофу плечо, а щепка отстреленной ветки попала Спейчу в лоб и до крови рассекла его. Наступило если не равновесие сил, то равенство позиций. Уланы не решались атаковать, буры не могли продолжить свой путь. Это обстоятельство начало сильно нервировать капитана Сорвиголова. Он задерживался с выполнением задания, что могло поставить под удар бригаду Ковалева. Нужно было что-то предпринимать.
– Я прорвусь к лесу, – сказал он Жорисе.
– Я с тобой, – она ухватила его за руку своей сильной ладонью.
– Тебе нельзя, – сказал Жан решительно. – Тебя могут убить. А ты теперь не одна, – и поцеловал ее в губы.
– Убить могут и здесь, – сверкнула глазами Жориса, – а без тебя я не останусь, так и знай!
– Ну, что с тобой поделаешь, – сдался Жан. – Нужно ползком добраться до лошадей. Вон за теми кустами они стоят, – он, развернувшись, показал пальцем через плечо. Затем крикнул в сторону, где изредка звучали винтовочные выстрелы: – Коммандант! Прибавьте огня! Нам к лошадям доползти надо! Его товарищи поняли все верно. Огонь из кустов стал усиливаться на все три стороны. Англичане, залегшие в траве за кочками, тоже принялись усиленно палить. Впрочем, без особого успеха. – Ну, с богом, – проговорил Жан Жорисе на ухо, поцеловал ее и первый выполз из кустов. Ползти сто метров, опираясь на одну руку, было нелегко. Со-рви-голова делал небольшие передышки, одновременно поджидая Жорису. Они пока не были замечены ни одним из боковых взводов. Но на этом участке трава была не высокой, и в любой момент ползущую пару могли обнаружить. И хоть уланы особой меткостью никогда не отличались, но, как известно, пуля – дура… Когда до кустов, где были привязаны лошади, оставалось метров двадцать, над их головами противно засвистели дурацкие пули. Встревоженные выстрелами и почуявшие приближение людей, лошади за кустами стали фыркать и негромко ржать. Жан и Жориса выбрали двух первых попавшихся, вскочили на них и помчались в сторону темнеющего вдали леса. Боковая группа англичан дала по ним залп, но, к счастью, ни одна пуля не задела молодых смельчаков. Они неслись дальше, прижавшись к лошадиным шеям. И тогда правый взвод улан погнался за ними, сделав обходной маневр, чтобы не попасть под обстрел со стороны буров. Уйдя из зоны поражения, уланы пустились вскачь и стали сокращать расстояние до беглецов. Юные влюбленные, чувствуя это, подгоняли своих лошадей ударами каблуков по бокам и ладонями по спинам. Но усталые бурские лошади, несмотря на все старания, явно проигрывали английским скакунам. А до спасительного леса было еще далеко. Уланы на ходу стали снова стрелять, но пока "мазали", что нельзя сказать о Жорисе, которая, обернувшись на ходу, "сняла" двух ближайших врагов точными выстрелами. Но через несколько минут она стала заметно отставать от Жана, и тому пришлось придерживать своего коня. И потому расстояние между преследователями и преследуемыми дошло до критической отметки. Дальше их можно будет расстрелять без помех, но старший сержант, командир взвода, решил взять беглецов живыми. Взмахом руки он запретил своим подчиненным стрелять, а сам выстрелил два раза в лошадей. В лошадь Жорисы попал. Раненое животное проскакало еще несколько десятков метров и рухнуло, придавив ногу девушки. Сорви-голова круто развернул своего коня, спрыгнул с него и подбежал к придавленной мертвой лошадью Жорисе.
– Как ты? – воскликнул он, пытаясь вытащить ее из-под тяжелой туши. Но одной рукой у него это не получалось. Приближающиеся уланы, поняв, что жертвы от них никуда не уйдут, перешли с галопа на легкую рысь. С хохотом и свистом они отстегнули свои пики. Кто-то из них крикнул слово, от которого у Жана кровь застыла в жилах. "Pigsticking" – "подколем свинью" – свирепая игра английских улан. Он испытал ее тогда, в плену под Ледисмитом, и, если бы не вмешательство генерала Вуда, он был бы проткнут копьем зверей в мундирах. Но кто сейчас поможет ему и Жорисе? Только они сами себе. Сорви-голова выхватил из кобуры револьвер. В нем семь патронов и четыре запасных обоймы, патроны в которых соединены по кругу ячейками: новое изобретение фирмы "Маузер". Жан еще раз взглянул на придавленную лошадью Жорису. Та, болезненно улыбаясь ему, пыталась развернуть ногу, одновременно перезаряжая свой карабин. Перевернуться ей с трудом удалось, а вот вытащить ногу она не смогла.