Капитан Темпеста
Шрифт:
— Да, именно о ней. Где эта женщина? — тоном судьи продолжал Мулей-Эль-Кадель.
— А я почем знаю, — передернув плечами, презрительно вымолвила Гараджия.
— Может быть, она уже вернулась сюда?
— Если бы вернулась, ты не нашел бы ее живой, Мулей-Эль-Кадель.
— Ты все такая же злая, как была, Гараджия?
— Все такая же.
— Ты должна знать, где эта женщина… или, вернее, девушка; она ведь еще не была замужем… Я слышал, твой капитан догнал ее галиот и взял его на абордаж.
Молодая турчанка так и подскочила
— Взял-таки! — вскричала она с торжествующим смехом. — Посмотрим, кто теперь вырвет ее из моих рук?
— Я нарочно приехал к тебе… с просьбой уступить мне эту пленницу вместе со всеми ее спутниками.
— Это ты-то… мусульманин?!
— Да, я. Эти люди находятся под моим покровительством.
— И ты воображаешь, что Мустафа и Селим будут смотреть на это покровительство сквозь пальцы?
— Пусть они попробуют наказать Дамасского Льва: войско боготворит его, и ни один человек из всей армии султана Селима не решится наложить на него руку, — спокойно проговорил молодой витязь.
— Тогда тебе пришлют из Константинополя шелковый шнурок.
— Он может затеряться на пути: Константинополь так далеко отсюда, — насмешливо возразил Мулей-Эль-Кадель.
— Наши галеры очень быстроходны. Они могут доставить тебе султанский подарок не далее как через пять дней. А чтобы он не был перехвачен, об этом мы тоже можем позаботиться, — в свою очередь, иронизировала Гараджия.
— Так ты намерена донести на меня? — спросил Дамасский Лев, пристально глядя в глаза своей собеседницы.
Молодая девушка подошла к нему, положила обе руки на его плечи и, так же пристально засматривая ему в глаза взглядом, напоминавшим взор разъяренной тигрицы, шипящим голосом произнесла:
— Что ты сделал с моим бедным сердцем, Мулей-Эль-Кадель!.. Как раньше, так и теперь ты прожигаешь его своими взорами… Я любила тебя, любила так горячо, как только могут любить женщины моего племени, а ты отверг мою любовь!.. И теперь ты, заставивший меня перенести такую муку, пролить столько жгучих слез, желаешь, чтобы я собственными руками отдала тебе эту гнусную христианку, которая насмеялась надо мной и которую ты… любишь?!
Спокойно отступив от молодой девушки, так что ее руки упали с его плеч, побледневший Мулей-Эль-Кадель молча отрицательно покачал головой.
— Ты заблуждаешься, Гараджия, — мягко, почти грустно возразил молодой человек. — Та мужественная и благородная венецианка, которая под именем капитана Темпеста совершала чудеса храбрости в Фамагусте, спасла мне жизнь, и Дамасский Лев опозорил бы себя навеки, если бы оказался менее благодарным, чем настоящие львы, обитающие в пустынях нашей Аравии; они никогда не забывают благодеяний и всегда стараются выразить свою признательность, чем только могут…
— Любишь ее, любишь, нечего вывертываться! — злобно кричала Гараджия, наступая с сжатыми кулаками на своего собеседника.
Дамасский Лев скрестил руки на груди и спокойно спросил:
— А
— Что я бы сделала?! — прохрипела она, потрясая кулаками в воздухе. — Я сделаю то, что голова этой хитрой змеи, сумевшей прокрасться в сердце, оставшееся закрытым для меня, будет торчать на колу самой высокой из моих башен!.. Клянусь Кораном, что это будет сделано, а я не из таких, которые нарушают свои клятвы… Вот, подожди, дай только Метюбу привезти ее обратно…
— Метюба я надеюсь остановить в пути… во всяком случае не позволю ему высадиться здесь.
— Остановишь в пути и не позволишь ему высадиться?.. Ха-ха-ха! Посмотрим, как ты воспрепятствуешь ему в этом? Разве в твоем распоряжении целая эскадра, чтобы выступить против него?.. Да, наконец, разве я допущу тебя идти к нему навстречу? У меня здесь несколько сот людей, превосходно вооруженных, и этот замок — прекрасная крепость…
— Хорошо, об этих интересных подробностях мы можем поговорить в другой раз, — насмешливо прервал разошедшуюся комендантессу Мулей-Эль-Кадель. — Пока же — до свидания… или, вернее, — прощай навеки, Гараджия! Увидишь на что способен Дамасский Лев.
И, круто повернувшись, он с высоко поднятой головой, бледный, но полный решимости, направился к выходу.
— Берегись султанского шнурка! — крикнула ему вдогонку молодая девушка, имевшая теперь вид настоящей фурии.
— Не боюсь даже и этого шнурка! — не оборачиваясь ответил Мулей-Эль-Кадель.
Он готовился уже переступить порог, когда Гараджия, провожавшая его злобными глазами, вдруг с криком ярости догнала его. Мулей-Эль-Кадель быстро обернулся.
— Что еще нужно тебе от меня? — сурово спросил он.
— Подожди. Я хочу сделать тебе подарок, очень интересный для тебя. Я отдам тебе шпагу поддельного Гамида и капитана Темпеста, которой он на моих глазах победил лучшего бойца всего нашего флота. Можешь впоследствии присоединить ее к той, которая сбросила с коня тебя самого, как я слышала, тогда у тебя будут два знака памяти о той, которую ты любишь…
Заливаясь истерическим хохотом, она подбежала к стене, покрытой оружием, и нажала там металлическую розетку.
В тот же миг часть пола под ногами Мулей-Эль-Каделя опустилась, и молодой человек с криком ужаса, заглушённым торжествующим хохотом турчанки, исчез в образовавшемся проеме.
— Вот и попался, заносчивый рыцарь! — хлопая в ладоши, кричала Гараджия, кружась в дикой пляске по тому самому месту, которое поглотило Мулей-Эль-Каделя и снова быстро закрылось. — Попробуй-ка выскочить из этой западни! Ха-ха-ха!.. Хорошо я тебя поймала?.. Кричи теперь там!..
Она нагнулась к полу и стала прислушиваться. Из-под пола глухо доносились стуки и крики. Очевидно Дамасскому льву не очень нравилось в том мрачном подземелье, куда он так неожиданно попал, благодаря коварству прекрасной, но злобной хозяйки этого замка.