Капитан
Шрифт:
— Боцманской команде приготовиться к приему лодки с левого борта!
«Амгунь» замедлила ход, боцманы в спасательных жилетах оранжевыми запятыми застыли вдоль борта с ручными кранцами, двое с бросательными концами.
Подводная лодка идет на сближение: на рубке видны люди. Дистанция уменьшается. По лодочной палубе в корму и нос побежали швартовщики — ярко-оранжевые сверху и бело-голубые снизу, в отличие от наших незагорелые и потому похожи на киномарсиан. И вот уже в очень чистой воде видно, как работают винты лодки на малых оборотах. Вот мы коснулись бортами, уже бросательные и проводники
Встретились друзья по учебным отрядам, по училищам, соседи по домам и квартирам. Лодка нашего соединения.
Тут же, у борта, и адмирал, и офицеры штаба. Подход кратковременный, сходни спускать не будем. В этой суете невозмутим один Вересов: эмоции эмоциями, а дело — делом. Высмотрев, что Хамичев еще не раскачался, он тут же его «прихватил»:
— А ты что же, как всегда, еще чешешься? Почему разовое белье еще не на палубе? Почему не готово к загрузке?
Хамичев засуетился, засучил ногами, но заметив, что матросы Сахаев и Вайнер уже тащат по палубе мешки, тут же забурчал:
— Как это не чешусь?! Мы готовы, начнем передачу, как только Бобровский закончит с продовольствием возиться.
В спешке я не рассмотрел толком подводников. Улучив минуту, поднялся на шкафут и оттуда увидел всю живописнейшую картину. Полным ходом идет погрузка: на лодке открыты все люки, более или менее свободные от работ обливают себя забортной водой, бросая матерчатые ведра на длинных концах за борт. Непреложная деталь одежды — пилотка.
Командир лодки, заместитель и старпом щеголяют в новом «разовом» белье — трусы и рубашка.
Топливо передано, а заодно и все остальное. И опять команда:
— Приготовиться к отходу лодки с левого борта!
А лодка еще мирно покачивается у борта, ее винты пока дремлют и кажутся каким-то фантастическим оперением в изумрудной воде, просвечиваемой ярким солнцем на несколько десятков метров. Субмарина похожа на большое животное, устало прикорнувшее, греющее округлые бока. И даже не верится, что эта длинная черная сигара — гроза для огромных стратегических, атомных подводных крейсеров, не говоря уже о кораблях надводного флота.
— Отдать швартовы!
Концы на борту, между нами появляется полоса воды, она шире и шире. Мы даем малый ход, боцманы с кранцами бегут вдоль борта, чтобы не ободрать краску, а лодка уже отходит назад, как отваливается от матери сыто насосавшееся дитя.
Вот первый раз чихнул лодочный дизель, вот он уже застучал, выплевывая клубы дыма, мимо борта проплыла рубка, на мостике которой офицеры отдают честь нашему флагу, и лодка уже за кормой, отдаляется, ярко поблескивая гидроакустическими сферическими антеннами. Все машут руками и пилотками. Подводники ложатся на свой курс, а
Ежедневно в одно и то же время на горизонте появлялась маленькая точка. Ее предварял доклад вахтенного радиометриста: по курсу цель, дистанция… курс…
Точка быстро приближалась. И вот уже хорошо виден идущий точно на нас самолет. Противолодочный «Орион» с опознавательными знаками американских ВВС. В двух-трех кабельтовых самолет отворачивал чуть в сторону и на уровне мачт проносился вдоль борта. Случалось видеть, как американские летчики приветливо махали руками. То ли потому, что приятно все-таки встретить живых людей в океанской пустыне, то ли потому, что за обнаруженный советский корабль получат солидную премию.
Реакция у нас довольно спокойная. Пусть летают. Сознание собственной значимости придает уверенности в себе. Никогда раньше гордость за Родину не ощущалась так остро.
Глядя на «Орион», я испытывал единственное чувство — любопытство: надо же, как далеко забрались они от родных берегов! Потом приходила мысль, что совсем неспроста они, эти «Орионы», над океаном летают. Чего-то нужно им, чего-то выискивают… Так возникало живое продолжение политических занятий: наглядная иллюстрация к рассказу о деятельности военных империалистических блоков.
Однажды очередной «Орион» не отвернул, как обычно, а пролетел прямо над нами.
У командира пилотка с козырьком на затылок прыгнула. Глаза черные, лицо жесткое, злое. Все, кто стоял на мостике, услышали его надтреснутое:
— Ну-у, супостат, живи до завтра.
На следующее утро, после первого доклада радиометриста о появившемся «Орионе», колокола «громкого боя» подбросили сотни людей, добавили к форме «трусы-пилотка» противогазы и каски, в секунды бросили их в башни орудий, снарядные погреба, в аварийные партии…
В динамике раздался асеевский тенорок:
— Товарищ командир, а если он опять прямо над нами пролетит, может, не условно? Раз — и отлетался супостат!
— Думаю, отвернет.
— Понял, — браво откликнулся динамик, потом уже спокойно продолжил: — Я б его, супостата, прямо над мачтами… Аккуратненько! И полетели бы за кормой клочки по рыбьим закоулочкам!
Командир схватился было за микрофон, но сообразил, что Асеев, играя в рассеянность, специально не отключился от ГПК. Соловьев бросил быстрый взгляд на адмирала. Тот был непроницаем.
И вот «Орион» все ближе и ближе.
Ну иди, голубь, иди сюда, посмотрим на тебя.
Идет как по ниточке, прямо на нас…
Прямо на нас! Даже у меня ладони зачесались, а каково ребятам на пушках?! Вот уже видны в бинокль цифры и буквы на плоскостях, бортовой номер 156076. Вчерашний «орел».
— До цели шесть кабельтовых, пять кабельтовых, четыре, три кабельтовых, — голос метриста звенит. — Цель отворачивает от курса, — но это уже видно и без доклада.
Летчик не выдержал игры: за четыреста метров отвернул. Прошел слева по борту, на высоте ста метров. Один из пилотов помахивал рукой.