Капитанские повести
Шрифт:
Пассажиры сели на свои чемоданы и закурили. Эльтран Григорьевич проводил старика до каюты и поднялся к капитану.
Сергей Родионович, только смеживший глаза на дежурном диванчике, шумно запыхтел:
— Тьфу! Опять лишние билеты? Снова припаяют нам с тобой по начету. Что улыбаешься-то? Хоть правое дело, а в кармане засвербело… Отпускники, говоришь? Надо бы взять отпускников-то… Оформи их на палубные места. Пусть едут в кассу, билеты исправят. Времени им на все про все час, и забирай, бог с ними. Иван-то Никитич где?
— У меня в каюте сидит.
— Попроси, если у него есть, молочка сегодняшнего. Вот тебе канистра
Дементьев зашел к себе. Иван Никитич, сняв кепку, смолил цигарку.
— А я к тебе по делу, Борода, потому и из доры вылез. На, держи, — полез он за пазуху. — Молоко она у меня берет, для деток. Между прочим, гляжу, старшенький — вылитый ты, без бороды, конечно. Замужем она, Людмила-то, майор у нее. Недавно приехали… Кем она тебе доводится-то? — любопытствовал дед. — На тебе записку. Очень уж просила. Тихая такая, брюхатая ходит. Справная баба, чего краснеешь?
— Болтай больше, Иван Никитич, — хмурясь, чувствуя, как занимается лицо, пробубнил Дементьев.
Дед в ответ только прищурился и дохнул шестиствольной цигаркой.
Пожалуй, снова происходило срочное погружение…
«…Вы много раз заходили сюда, но я только вчера случайно узнала у Ивана Никитича, что ты на «Олонце». Нам необходимо поговорить, это ненадолго. Не беспокойся, в нашей жизни не может быть больше никаких перемен, но речь идет о детях. Приедь. Иван Никитич говорит, что это можно. Я хочу все сказать тебе лично. Люда».
— Она с утра за парным молоком приходит. Со старой беседуют… Ну, что скажешь?
— Так что, Иван Никитич? Ничего, пожалуй, — ответил Дементьев, складывая и разрывая крест-накрест записку. — Вот капитан просил молока для внука, если сегодняшнее есть. Деньги держите.
Обрывки письма легли в пепельницу.
— Что же, дело хозяйское… Деньги мне кстати, дом поправить надо, совсем захудал. С другой половины жильцы съехали, корову туда намереваюсь определить. — Дед погрустнел. — Что же, жить немного осталось, скоро тут и похоронят, все поближе к ребятам…
Иван Никитич всех молодых мужчин, парней и мальчишек называл ребятами, но Дементьев понял, что сказал он сейчас о своих сыновьях.
— Ты там, в Мурманске, поинтересуйся-ка насчет шиферу, Борода. Нет, шифер дорого, ты насчет рубероида или, скажем, толя поинтересуйся. Толь подешевле.
— Ладно, Иван Никитич, только не знаю, успею ли к следующему рейсу, сутки всего стоянка.
— Я потерплю, успевай скорее. Давай руку.
Иван Никитич надвинул кепку на уши, поддернул вверх воротник куртки, расправил вдоль по «молнии» бороденку.
— Плоха погода будет, ох плоха! Там у меня еще четыре отпускника маются, я и их заодно палубными оформлю.
— Хорошо, Иван Никитич, только поторопитесь, пожалуйста.
— Не сорву я твоего расписания, ангел… — матюгнулся дед, снова стал самим собой и, сбивая набок бороденку, побежал к доре. — Вещи здеся оставьте, ребята, сами в лодку живо. Не пропадут ваши чемоданы, вахтенный присмотрит. Вся почта? Отдавай чалку!
Дора окуталась керосиновым выхлопом, прошла под нос «Олонца» и побежала к причалу.
Эльтран Григорьевич поднялся на мостик и взял бинокль. Бинокль был артиллерийский, раздобытый тут же на побережье, с делениями дистанций и крестиком в середине окуляра.
Ни на причале,
Дементьев установил прицельный крестик на спине Ивана Никитича, дождался, когда тот вылез на причал, повел бинокль влево, не теряя деда в торопливой толпе пассажиров. Так сопроводил он деда до портопунктовской кассы, снова обождал, когда тот выбежит наружу. Дед юркнул в проулок между старыми складами, но Дементьев не упустил его. Деления бинокля перегородили проулок, и тогда из-за угла склада выступила к деду женщина с бидончиком в руке, в знакомом пальто, и Дементьев поставил отяжелевшие локти на ветроотбойник. Дед задержался на полминуты, хлопнул себя рукой по штанине, тронул женщину за плечо и снова побежал в гору. Вспыхивала у деда под сапогами пепельная пыль.
Женщина глянула вслед старику, посмотрела на «Олонец», и Дементьеву показалось, что он видит ее лицо и даже то, как шевелятся губы. Она недолго разглядывала «Олонец», отвернулась и пошла к стандартным кирпичным домикам нижнего поселка, бережно ставя ноги и чуть откидываясь на каждом шаге назад, и Дементьев, немея, все смотрел и смотрел сквозь деления бинокля на ее стройную и прямую со спины фигуру с бидончиком, обвисшим в руке. Вот как, оказывается, бывает, уходят женщины…
Перед крайним домиком женщина остановилась, глянула на «Олонец» и шагнула на крыльцо. Дементьев увидел темный проем двери и обкусил лоскуток кожи с потрескавшихся губ.
5
Разбирательство с фирменной бутылкой произошло по окончании завтрака, после съемки с якоря. На разборе в каюте Сергея Родионовича присутствовал один Игнат Исаевич Кучинский.
Ему пришлось подождать, так как капитан задержался на мостике.
Пока «Олонец» издавал гудки и кренился на поворотах, Игнат Исаевич разглядывал не единожды виденную меблировку темного дерева, замысловатые светильники и капитанский чайный сервиз на столике в углу.
«Чего старик такую артподготовку проводит? Неужели из-за позавчерашнего разговора? Так ведь торговля — вещь деликатная, разве об этом расскажешь? Об этом можно со своим братом директором поговорить, да и то всех козырей не открывая. Мне вот обдумать нужно, что с планом делать буду, если цены на спиртное подбросят. Будет вам, товарищ помощник, не десять, а двадцать рублей бутылочка! Сведения точные. Конечно, на побережье и с наценкой все реализуем, а вот из порта как выходить? Из отпуска пассажиры пустенькие добираются. А тут… Что-то я не слышал, чтобы на молоке люди премии получали… Для детей, конечно, надо молоко завести. Давно пора. А где его хранить? А кто готовить его будет? Предлагать просто, а как на этой лохани ассортимент организуешь? Что, я сам об этом не болею? Да… Серафима план крепко накручивает, но что-то очень уж беспардонно. Не дай бог — сложится впечатление, что ресторан ей на откуп отдан. Партбилетом могут пощекотать… Это надо пресечь! Во-первых. Во-вторых, с пассажирским поговорить, чтобы не в свое дело не лез. Ну и наладить молоко для каюты матери и ребенка. И кефиру. В крайнем случае, пойдет перед Мурманском солдатне и рыбакам на опохмелку. И чтобы никакой слякоти с продажей навынос…»