Капкан для белой вороны
Шрифт:
– Женщина – это загадка! – изрекал Сидоров и поднимал указательный палец, словно грозил кому-то невидимому.
– Да уж, – кивал головой Лешка. Его правая щека была заклеена пластырем, левый глаз украшал огромный синяк.
Однако, их внешне благопристойный вид оказался фикцией. Когда Лешка попытался подняться мне на встречу, сила тяготения неумолимо вернула его на стул.
– Настенька, – пробормотал он и бессильно уронил голову на стол. Через секунду мы уже слышали его умиротворенный храп.
– А мы тут это… так сказать, позволили себе по маленькой, – попытался объясниться со мной сосед. Но даже самые простые речевые конструкции давались ему с большим
Санька, в очередной раз схватив чайник, попыталась пристроить его на плиту и если бы я ей не напомнила в последний момент, что чайник электрический, она бы его не сомневаясь, спалила на открытом огне.
– Дурдом, – устало выдохнула я и села на пол, у холодильника. Похоже, он единственный в этом доме сохранял невозмутимость, мирно рокотал пустыми недрами и не проявлял никаких эмоций.
Дверь стремительно распахнулась и в комнату ввалилось семейство Петуховых, почти что в полном составе. Аннушка, Петька, двое старшеньких и сонная, а потому недовольная такса. За их плотно сомкнутыми спинами маячила Лизавета.
– Может быть, ты мне объяснишь, а? – обратилась я к ней. Лизавета к счастью была трезвой. Минут за пять они с Петуховыми перенесли пьяного Лешку в спальню, Петра Петровича домой, а Саньке помогли наконец заварить чай и чуть не силой усадили ее в дальний угол. Не такой уж и пьяной она оказалась, просто взвинчена до предела.
Сидя на чисто прибранной кухне, за столом, ломившемся от Аннушкиной выпечки, мы с Лизаветой ставили последние точки над «и». Как умирающая от любопытства Аннушка не упиралась, Петька ее увел.
– Ну наконец то, думала уж никогда сегодняшний день не кончится, – с облегчением вздохнула Лизавета.
Притихшая Рита, до сих пор не проронившая и звука, вдруг тоже подала голос с карниза:
– О-хо-хо, – по стариковски посетовала она, – о-хо-хо…
Повозилась, устраиваясь удобнее и задремала, а сверху на пол меленно спланировал небольшой, порядком помятый лист бумаги.
«Настя, я все узнал. Объясню позже. Оставайся дома, а мы с ребятами займемся делами. Никому не открывай, никуда не выходи. Григорий», – было написано на клочке, вырванным из моей телефонной книги.
– Зря ты так, – устало сказала я Рите, – наделала переполоху.
– Не говорит, Насть, – с готовностью подхватила Лизавета, – такие страсти, это ж подумать.
– Только не говори мне, что она тебе тоже не нравилась.
– Лариса то? А кому еще? – встрепенулась Лизон.
– Никому, – буркнула я, – никому не нравилась, одной мне нравилась. Потому что я дура. Мне все нравятся. Меня вокруг пальца обвести проще простого. Лиз, ну скажи мне, наконец, что это было?
– В двух словах то и не расскажешь, – начала Лизавета, – да я не все и знаю пока. В общем, ты как ушла, я стала Александре названивать. Все-таки сомневалась, что ты так легко этого бугая могла уложить. Думаю, отойдет от удара, вернется в сознание, мало там никому не покажется. Звоню, значит Александре, а та у соседки твоей сидит, у Нюрочки. Как уж она грохот весь не услышала, но сидит и в ус не дует. В общем, говорю ей, чтобы значит так пока там и сидела. А сама тебя жду. А тебя то и нет. Нет и нет. И телефон молчит. Ну ты понимаешь, что тут со мной сделалось. Просто думаю, какая то ужасная мистика – все пропадают. Все, как есть подчистую. Кто куда не уйдет, непременно с концами. Ты извини, конечно, за выражение. И тут Санька мне перезванивает. И орет в трубку как оглашенная. Не удержалась она, значит, пошла посмотреть. Ну и Петуховы с ней за компанию. Возникла драка. Бизнесмен то наш, по голове
Но толком так ничего и не выяснил. Убежал, не солоно хлебавши. Александра собралась было уже в милицию звонить, а тут Гришка объявляется. Звонит на домашний телефон и застает ее. А тебя, значит, не застает. По этому поводу сказал он Саньке в категорических выражениях все, что думает. Тут и началось главное.
Лизавета перевела дух, отхлебнула из чашки остывшего чая и продолжила. С ее слов выходило, что Гришка, внимательно изучив фотоальбом Алексея, понял, кто устроил нам красивую жизнь. А помогла ему в этом база адресов подмосковных дачных кооперативов. Кооператив Генриха, как оказалось, расположен буквально в двух шагах от садоводческого товарищества «Витязь», где построил дачу Красинский. Продолжая тянуть за эту ниточку, Гришка вытянул подробности про семью Генриха. Велико же было его удивление, когда спешно вороша его досье, он увидел, кто числится в его женах. А числилась, ни много не мало, Лешкина подруга Лариса. Официальная ее фамилия – Крысанова. Соболевой ни мне, ни Алексею она никогда не представлялась.
Не случайно меня зацепила дата 25 августа.
Именно накануне этого дня случилась когда-то неприятная размолвка с Соболевым. Из его пакета выпал красивый подарочный набор элитной косметики. И я, самодовольно подумав, что Генрих встал на путь исправления, уже потянула к нему руки. На что мне было сурово сказано, что 25 августа – день рождения его супруги и это подарок для нее. Меня в день рождения Генрих облагодетельствовал сборником стихов поэта Баратынского. Подержанным. В общем, остался с той поры неприятный осадок, но причина до поры до времени выветрилась из головы.
Легко сопоставив лежащие на поверхности факты, Гришка моментально все понял. До этого он никогда не встречался с Ларисой, знал о ней лишь с моих слов и как и я, в ее адрес никаких подозрений не имел. Хотя как только, картинка проявилась во всех подробностях, стало очевидно – мы ходили вокруг вопиющих совпадений и улик, смотрели на них буквально в упор, но не понимали их смысла.
– Гришку сразу прямо как по голове стукнуло, – для наглядности повествования Лизавета легонько ударила ладонью по столу, – он тут же навел все справки, вызвал ребятишек знакомых, да и уехал. Фотографии они кое-какие этой Ларисы прихватили. Чаю тебе налить еще? – Лизон шустро подхватилась с места и плеснула мне в кружку ароматного, настоянного на мяте и чабреце напитка. Аппетит у меня вдруг проснулся зверский. Я ухватила с блюда самую внушительную пышку и впилась в нее зубами. Всегда тесные джинсы давно уже сваливались с меня.
Решено было обследовать дачу и установить наблюдение за ней. Лешку нашли в отапливаемом подвале. Пребывал он в условиях почти царских – спал на мягком диване, питался красной рыбой и ходил в теплый сортир. Он до последнего не мог понять, по какой причине сидит взаперти. Сам момент похищения полностью выпал из его головы. Он не помнил, как его привезли в это место, кто это сделал, по какой причине здесь держит. Бронированная дверь его тюрьмы была крепко заперта. Единственной крохотное оконце зарешечено и закрыто металлический ставней. Бетонный пол отметал мысли о подкопе. Запас еды позволял продержаться еще недели полторы и Лешка с тоской коротал время в застенке, ожидая, когда же наконец ему объяснят, зачем, с какой целью его водворили сюда и что от него требуется для обретения свободы. В том, что такая информация поступит, он нисколько не сомневался.