Капкан для Джонни

В Пелотту мы прибыли в девять тридцать вечера, проведя в дороге около четырех часов. Пелотта — небольшой городок на побережье Флориды, похожий своими магазинами, лавками сувениров и кабачками на многие другие города.

Проезжая по главной улице, водитель грузовика Сэм Вильямс называл мне все заслуживающие внимания местные достопримечательности.

— Вот отель «Океан», — сказал он, ткнув пальцем в сторону импозантного здания на улице,

Гостиница сверкала неоновыми огнями и хромированным металлом. У входа высился большой зеленый зонт.

— Собственность Петелли, — уточнил Сэм. — Все здания до последнего кирпича. И город тоже весь его. Или почти весь. И стадион там, наверху.

На вершине холма стояло круглое бетонное здание. Крыша была возведена только над трибунами, расположенными амфитеатром; сверху на стальных пилонах крепились гроздья мощных прожекторов.

— Наверное, этот Петелли загребает бешеные деньги, — предположил Сэм. Он вытер тыльной стороной кисти распаренное лицо и, сплюнув в окно, пояснил: — Каждую субботу Петелли организует тут матч по боксу.

Машина свернула в узкую улочку, застроенную деревянными домами. В конце улочки виднелся пляж.

— Кабачок Тома Роше в конце улицы, — около самого моря, — сказал Сэм, притормаживая. — Я здорово опаздываю, дружище, выбился из расписания. А то бы, конечно, проводил. Но ты скажи ему, что от меня. Том подберет попутку до Майами. Если он не поможет, обратись к его жене Алис.

Грузовик остановился на площади. Я открыл дверцу и спрыгнул.

— Спасибо, Сэм! Надеюсь, еще увидимся!

Кабачок Тома Роше представлял собой деревянное двухэтажное здание. Входная дверь была распахнута настежь, гремела музыка. Я поднялся по деревянной лесенке и остановился на пороге, осмотрелся. Взору открылся довольно просторный зал, заставленный десятком столиков, стойка с тремя испускающими пар кофеварками.

За одним столиком сидело двое мужчин в майках и грязных полотняных брюках. За другим, рядом с проигрывателем, расположился какой-то тип, крепко сбитый, рослый, в костюме из белой саржи и при галстуке в красную полоску. Напротив него, отупело уставясь взглядом в стену, сгорбился небольшого роста толстячок в коричневой тройке с панамой на голове. Облокотившись о стойку, восседал на табурете шофер рейсового автобуса в фирменной куртке и кожаных брюках. Казалось, он дремал. Щуплая, бледная женщина разливала за стойкой кофе; конечно, Алис Роше, подумал я. На другом конце стойки Том Роше засыпал в кофеварку зерна. Это был невысокого роста, загорелый, худой человек.

Некоторое время я продолжал стоять на пороге, разглядывая присутствующих. На меня никто не обращал внимания. Тут Алис направилась к столику, за которым сидели рослый тип и толстяк. Когда она ставила поднос с чашками на столик, верзила ухватил Алис выше колена. Женщина вздрогнула, чуть было не выронила чашку и сделала попытку высвободить ногу, но толстые пальцы вцепились прочно. Я думал, что Алис даст ему по физиономии или же закричит, но она не сделала ни того, ни другого. Она только повернула голову в сторону мужа. Однако Том Роше, занятый своим делом, ничего не замечал. По выражению лица Алис я понял, что она боится, как бы не сложилась ситуация, которая заставила бы Тома ввязаться в драку:

Алис наклонилась, попыталась разжать пальцы нахала, но это ей оказалось не под силу.

Толстяк в коричневой тройке слегка стукнул верзилу по руке и что-то прошептал ему с умоляющим видом, показывая взглядом на Тома, который, отступив в сторону, наблюдал, как работает его кофеварка.

Левой, свободной рукой верзила пихнул толстяка в грудь, а правая полезла выше, забираясь под юбку. Женщина в отчаянии стукнула хама кулаком по носу. Тот громко выругался. Том обернулся, его лицо побледнело. Прихрамывая, он в несколько прыжков выскочил из-под стойки. На правой ноге Том носил ортопедический ботинок, и каждый шаг он делал, словно проваливаясь в яму.

Верзила отпустил женщину и толкнул ее так, что та пролетела чуть ли не через весь зал и упала в объятия шофера, который слез с табурета и, разинув рот, с интересом наблюдал за событиями, явно не собираясь вмешиваться.

Роше подошел к столику, но верзила даже не счел нужным встать. Он нагло ржал. Том попытался стукнуть его кулаком по голове. Но верзила без труда увернулся, а Роше, потеряв равновесие, стал падать лицом вниз. Верзила подбросил его вверх ударом кулака. Роше пролетел через весь зал, стукнулся головой о стойку, сполз на пол и остался сидеть, ловя ртом воздух.

Громила поднялся.

— Пойдем отсюда, — сказал он толстяку в коричневой тройке. — Мне эта забегаловка осточертела.

Потом он подошел к Роше, который безуспешно пытался встать на ноги.

— А ну-ка попробуй замахнись еще, слизняк, я из тебя котлету сделаю!

С этими словами негодяй с размаху двинул Роше ногой в бок.

Я бросился в зал, подскочил к верзиле и, развернув его, прямым правой саданул в рожу. Удар произвел должный эффект. Взгляд гориллы затуманился.

— Если у тебя руки чешутся, — сказал я, — то валяй, не стесняйся, я к твоим услугам!

Ответом был примитивный свинг. Удар, рассчитанный на человека, который ничего не смыслит в боксе. Однако я увернулся и обслужил подонка по высшему разряду: сильнейший удар правой снизу в челюсть — мой коронный прием. Верзила рухнул, словно сраженный наповал. Ждать, когда он очухается и придет в себя, не имело смысла: когда так валятся с ног, это надолго. Обратившись к толстяку, я сказал:

— Убери прочь отсюда это дерьмо.

Толстяк изумленно взирал на своего спутника, распростертого на полу. Затем он опустился на колени и принялся ощупывать его, а я помог Роше встать на ноги. Он еще задыхался, но держался твердо и кипел желанием продолжить бой. Даже сделал несколько шагов по направлению к обидчику.

— Он свое получил! — удержал я его. — Не стоит руки марать об этого негодяя. Успокойтесь!

Подошла жена, обняла мужа. Я оставил их вдвоем и присоединился к посетителям. Они разглядывали великана, лежащего у их ног. Толстяк, пыхтя, безуспешно пытался его приподнять.

— Челюсть полетела! — сказал шофер, восхищенно присвистнув. — Первый раз в жизни вижу такой удар!

— Уберите его отсюда, — повторил я. — Ну-ка, парни, выкиньте его вон!

Толстяк приподнял голову. Глаза его блестели, словно две дождевые капли. Казалось, он вот-вот разразится слезами.