Капкан для призрака
Шрифт:
Вы были уверены, что она поступит именно так. Собственно, так вы и сказали. Это чувствовалось в каждом слове, произнесенном вами в моем присутствии вчера вечером в Хэмпстеде, Вам поверила даже родная сестра Глайнис. Вы помнили о том, что дверь подвала нужно открыть изнутри. Если бы вы не забыли о двух задвижках и открыли бы их тоже, я сам поверил бы вам. Но если бы это было все, в чем можно было вас обвинить…
— Все? — перебила его Марион. — Все? Вы произносите это слово просто так или действительно утверждаете, что это не все?
— Вы, конечно, прекрасно знаете, Марион, что это не все.
Ее быстрое
Гарт вскочил из кресла, теперь он был так же бледен, как и она.
— Прошу вас, мадам, не говорите, что я читаю вам нотацию. Вы не «злая», такие слова мы оставим тем, кто никогда не разбирался в людях. В вас есть лишь жестокость капризного ребенка, пинающего всех вокруг, чтобы получить то, что он хочет, а когда это ему не удается, он зовет на помощь весь мир взрослых. А если это не поможет, вы, не задумываясь, воспользуетесь каким-нибудь оружием, оказавшимся у вас под рукой, — возможно, свалите все на кого-нибудь другого. Именно этим оружием вы пытались и до сих пор пытаетесь воспользоваться в данном случае.
— Как вы смеете!..
— Прекратите этот театр, Марион. Я говорю вам правду.
— Тетя Бланш…
— Вот именно. Мы не должны забывать о ней. Не должны забывать о том, что она вам сказала. Как и все дети, вы, Марион, тоже, когда хотите, способны видеть все в неискаженном свете. Если бы миссис Монтэг назвала вас шлюхой и больше ничего не сказала, вряд ли это напугало бы вас до такой степени, чтобы вы набросились на нее. Она сказала вам кое-что другое. Что именно?
Марион прошептала совершенно другим тоном:
— Кто-то подслушивает под дверью.
Стало тихо, как после пощечины. Окна были закрыты. Пламя свечи в полном безветрии не колебалось совсем. Под черными балками было почти невозможно передвигаться бесшумно — из-за выщербин в старом полу. Гарт подошел к двери, высвободил защелку и осторожно отодвинул засов.
В комнату проник лишь лунный свет, проходящий через зеленое стекло окна в конце коридора.
Это окно, когда Гарт выглянул наружу, находилось слева от него, за дверью номера. Справа от Гарта было шесть или семь метров коридора, заканчивающегося верхней площадкой крутой лестницы, ведущей вниз, в холл гостиницы. Запах старого дерева и камня, вычищенных решеток и средств для чистки латуни в коридоре напоминал о давно прошедших временах. Откуда-то издалека, через какое-то другое, открытое окно сюда доносился многоголосый шум деревьев.
К двери действительно кто-то мог подкрасться, если, конечно, это не было очередной выдумкой коварной Марион. Однако вновь закрыв дверь и обернувшись, Гарт обнаружил, что Марион прекратила притворяться. Она с подавленным видом сидела в кресле, согнувшись и упираясь одним плечом в спинку из прутьев. Ее судорожный страх еще более усугубился тем, что все это она считала несправедливым.
— Дэвид, что мне делать? Помогите мне! Не стойте там, как истукан. Помогите мне! О боже, что мне делать?
— Не знаю.
— Кто это был там снаружи? Это был?..
— Никто! Там никого не было. Но если вы не понизите голос, то наверняка переполошите весь дом. — Гарт ждал, ему то становилось жарко, то он чувствовал озноб. — Вы хотя бы понимаете, что едва не совершили убийство,
— Ах! К чему все эти слова? Разве непонятно, что я вынуждена была это сделать?
Гарт внимательно поглядел на нее.
— Что вы так смотрите? Считаете, что я не должна была так поступать? Возможно, и не должна была, но что мне оставалось делать? Вы сказали, что не хотите читать мне нотации.
— Я не буду читать вам нотации. Вы, очевидно, думаете, что до вас никто никогда не лгал. — Он взял себя в руки. — Нет, нет, если учесть ваши взгляды на жизнь, вы действительно не могли поступить иначе. Речь идет о том…
На большом круглом столе стояла деревянная шкатулка, наполовину заполненная сигаретами марки «Салливан». Гарт оставил ее здесь в пятницу, забыв переложить сигареты в портсигар. Он взял из шкатулки сигарету, поднял свечу, чтобы прикурить, и с ужасом почувствовал, что у него дрожит рука. Ему удалось прекратить это, приложив значительные усилия. Марион искоса смотрела на него затуманенными от слез глазами, так, словно то, что он закурил сигарету, было наихудшим предательством по отношению к ней.
— Постарайтесь собраться, — сказал он. — Как получилось, что вы смогли описать наряд Глайнис Стакли в пятницу вечером?
— Какое это имеет значение?
— Ответьте мне.
— Я видела ее. Она была там.
— Где?
— Она сидела в кэбе на боковой улочке за домом дяди Сэла. Я видела ее, когда шла туда пешком, но сделала вид, что не заметила. Она выжидала.
— Что вы имеете в виду?
— Думаю, что тетя Бланш попросила ее прийти в то же время, на которое она позвала меня. Однако эта ужасная женщина, очевидно, догадалась, что визит для нее опасен; она обостренно чувствовала опасность, боялась, что ее могут поймать с поличным. Поэтому она выжидала. Однако я знала, что ей никогда не удастся доказать, что она не была в доме, покажи я под присягой, что она там была. Кэбмену тоже не поверили бы. Возможно, мне не удалось бы отправить ее на виселицу, но я, по крайней мере, могла бы засадить ее в тюрьму до конца ее дней.
— Марион, побойтесь Бога, что вы говорите!
— Но ведь вы хотите, чтобы я сказала вам правду, разве не так? Чего вы, собственно, хотите?
— Значит, вы видели Глайнис или встречались с ней раньше?
— Конечно! Вам ведь это известно!
— Когда вы впервые увидели ее?
— Когда я была в Париже с… Когда я была в Париже.
— Она шантажировала вас?
— У нее не было возможности. Но она хотела шантажировать меня.
— Почему? Что она знала о вас? Это было…
И тут, на самом пороге победы, Гарт заколебался. Из глаз Марион потекли слезы.
У него были веские причины для колебаний, и эти причины не имели ничего общего с чуткостью или деликатностью, тем не менее он проклинал себя за это. За завесой слов, сказанных Марион, притаился другой человек, способный в отличие от Марион совершить насилие до конца, человек, которого ничто не смогло бы остановить перед убийством, если бы возникла угроза его образу жизни.
И все же Гарт колебался. Марион, всегда бдительная, всегда настороженная и внимательно следящая за настроением окружающих ее мужчин, немедленно это заметила. И уже была на ногах, в роли настоящей просительницы.