Капкан любви
Шрифт:
— Тедди, глупышка, ты же сама недавно звонила мне и оставила сообщение, чтобы я срочно тебе позвонил.
Ее мягкий воркующий смех зажурчал в телефонной трубке.
— Солнце, наверное, напекло мне голову! Конечно, я звонила тебе! Я хотела позвать тебя на ужин. Завтра. Майк пригласил свою знакомую из Штатов, с ужасным акцентом, и я подумала, не поужинать ли нам вчетвером — ты знаешь, что я не слишком люблю и умею готовить, но сделаю что-нибудь простенькое. Мне кажется, она подойдет тебе — долговязая такая, разбитная американка... Я с ней еще
Чарльз прервал поток ее слов, зная по длительному опыту, что Тедди может часами говорить не останавливаясь.
— Я с удовольствием приду. Как насчет восьми вечера?
— Ох, постарайся прийти пораньше, я хочу поболтать с тобой чуть-чуть...
— Постараюсь. Я должен идти, Тед — на рынке очень беспокойно. До завтра.
Чарльз повесил трубку. Улыбка не сходила с его губ, пока он думал о Тедди Винингтон.
В маленьком отеле на Лефт Банк в Париже Джек Делавинь поставил свой саквояж на кровать и начал вынимать вещи. Приезжая в Париж, он всегда останавливался в «Сен-Симоне», частично по сентиментальным причинам, частично оттого, что терпеть не мог просторных, шикарных отелей, любимых его партнерами — несравненный «Георг V», «Бристоль», даже «Маврикий» стали центрами съезда новоявленных руководителей бизнеса. Кроме того, в «Сен-Симоне» он не опасался столкнуться с коллегами или клиентами и имел возможность остаться наедине со своими мыслями.
Джек вынул несколько рубашек и галстуков, необходимых для этой трехдневной поездки. У него оставался час до встречи с инвестиционным директором «Парибас». На дне саквояжа Джека лежала маленькая фотография в серебряной рамке. Если взглянуть поближе, фотография выглядела старой и затертой, она была черно-белой и сильно измятой, с подтеком слезы на одном из углов, но рамка ярко блестела. Ее часто и любовно чистили. Джек взял фотографию, присел на кровать и погрузился в мысли, безотрывно глядя на снимок. Наконец он поставил фотографию на столик у кровати, опустил голову на руки и прикрыл глаза ладонями, видя одну лишь тускло-красную темноту. Этим он надеялся избавиться от образа, который так преследовал его.
Алекс Фицджеральд на многих наводил страх божий. Фактически, многие из тех, кто встречался с ним, втайне подозревали, что он и есть Бог. Но если бы вдруг он оказался не Богом, по следующей общеизвестной версии он считался дьяволом. Мало кто из сотрудников не глядел украдкой на ноги Алекса, когда тот стоял в снегу... что-то уж очень быстро таял снег. Как один из старших партнеров «Стейнберг Рот» в Европе, он не имел себе равных по влиянию на деловой и финансовый мир и следил, чтобы об этом не забывали.
В эту пятницу он с утра вел себя, как больной медведь, оглашая ревом офис и рыча на свою многострадальную секретаршу Луизу. Все жалели Луизу, дивясь, как она терпит его безграничную энергию и исключительную требовательность. Луиза, тем не менее, шесть лет проработала у Фицджеральда, и знала, что подобная демонстрация дурного нрава ничем не грозит. Она гораздо больше боялась Алекса, когда тот бывал
— Луиза! Где этот чертов путеводитель? Я просил вас приготовить его в первую очередь!
— Он сверху у вас на столе, мистер Фицджеральд.
— А где этот чертов Нат Ковитч?
— Он уже ушел по делам, мистер Фицджеральд.
— А кофе... Где мой кофе?
— На подносе у окна, мистер Фицджеральд.
— Проклятье, Луиза! Что я должен делать, чтобы иметь свежий кофе — готовить его сам? Жарить эти дурацкие зерна? Почему здесь никто не может хоть что-то сделать правильно?
— Я немедленно приготовлю его заново, мистер Фицджеральд. Что вам еще требуется?
Алекс только хрюкнул. Это не выглядело извинением, но, на взгляд Луизы, было ничуть не хуже. Он перелистал «Таймс» до страницы ежедневника Сити, чтобы посмотреть, не упоминался ли «Стейнберг» в унизительном смысле. У Алекса Фицджеральда была болезненная мнительность — касательно как себя, так и фирмы. Его взгляд упал на небольшую заметку в нижней части ежедневной полосы Джоанны Френч.
«Ох, что же такое могло случиться в «Хэйз Голдсмит»? В старые добрые времена сотрудники покидали «Хэйз» только в гробу, но ЭРК, охотники за головами, возглавляемые неустрашимой Кандидой Редмейен, устроили подлинный исход оттуда, увенчавшийся вчерашним переходом Билла Бареджа в «Морган Стэнли». Интересно, есть ли там еще крысы, готовые сбежать? Не спросить ли у госпожи Редмейен — кажется, она лучше осведомлена обо всем этом, чем кто-либо...»
Улыбка медленно растянулась по лицу Алекса. — Забудь про кофе, Луиза, сойдет и этот бокал. Соедини меня с Кандидой Редмейен, ясно?
Кристиан де Клемент-Гранкур взял со столика у кровати свои часы фирмы «Патек Филип». Они показывали без четверти час. Для ленча было уже поздновато. Кристиан вздохнул, застегнул их на загорелом запястье и осторожно вылез из постели, так, чтобы не разбудить аппетитную блондинку, раскинувшуюся в груде простыней рядом с ним. Он быстро оделся, как человек, привыкший экономить время, и присел нацарапать короткую записку на фирменной бумаге отеля.
«Это было, как всегда и бывает, восхитительной передышкой в этом грубом мире. Завтра я надолго уезжаю в Нью-Йорк, но позвоню тебе, когда вернусь. Развлекайся, пока я вдали. Я буду считать дни до встречи. С нежностью.
Твой Крис»
Кристиан совсем не собирался отбывать в Штаты, но ненавидел говорить «прощай» и никогда не разрывал связей. Ему казалось, что это не по-рыцарски — платить женщине за несколько месяцев или даже недель интимных отношений таким недобрым способом. Куда лучше уходить, оставляя надежду. Кроме того, он не исключал возможности, что, может быть, заскучает по теплому, полному телу Элен в ближайшие несколько недель. В этом случае было бы ошибкой принимать бесповоротные решения. Он вытащил из бумажника большую пачку франков и оставил их вместе с запиской в конверте на столике у кровати.