Капкан супружеской свободы
Шрифт:
Эти слова почти воплем вырвались из груди Натали, но когда она вновь повернула к онемевшему от изумления Алексею лицо, то оно оказалось спокойным, чуть грустным и почему-то совсем не детским, даже не юным. А потом, ничуть не меняя выражения этого лица и тона, она сказала так, точно только об этом они и говорили все это время:
– Я хотела бы познакомиться с Ксенией и Наташей. Завтра воскресенье. Ты возьмешь меня с собой на кладбище?
Дорога была знакомой, пустой и уже совсем по-зимнему заснеженной, только теперь он шел по ней не один. Женская фигура рядом с ним казалась
Снег все падал и падал, образуя в воздухе причудливые картины из пушистых и легких хлопьев, и ему казалось, что достаточно сделать один только вздох, один только глоток холодного воздуха, перемешанного с этим снегом, – и он проснется, очнется и все будет как прежде. Он точно знал, что все происходящее – это не сон, но все вокруг было так похоже на его давнишние кошмары, что грезы и явь, кажется, перепутались у него в голове, хотя он и не хотел думать ни о чем ином, кроме того, что идет к любимым людям. Впрочем, если это действительно сон, подумал вдруг Алексей, то впервые ему не хочется просыпаться. Наверное, это вышло оттого, что сейчас он не чувствовал себя одиноким. И еще оттого, что, при всей безмерной печали этого маленького, заснеженного, тихого кладбища, в его могилах и деревьях, скамейках и тропинках не было ничего угрожающего. Просто зимний пейзаж и просто дорога, по которой они идут вдвоем с Натали.
Поворот к двум родным могилам открылся перед ним, как всегда, неожиданно. Боль и страх уступили в его сердце место грустному узнаванию, и он вдруг понял, что сможет найти это место даже с закрытыми глазами, что оно стало для него таким же родным, как собственный дом, и что он будет приходить сюда всегда, когда ему понадобится ощутить своих девочек живыми. Как странно – оказывается, люди все-таки не умирают… Философы всех стран и времен сломали себе голову, решая проблему бессмертия, а, выходит, его нет – и нет просто потому, что нет самой смерти. Нет ее, да и все тут. В том, разумеется, случае, если кто-то нуждается в человеке и ощущает его живым…
Сгорбленная фигура на знакомой скамейке с трудом, едва заметным движением повернулась на звук шагов, и он увидел лицо, очень похожее на то, которое когда-то приходило к нему во сне. Все старые люди похожи друг на друга…
– Подумать только, – задумчиво произнесла старая женщина, – все вышло по-моему. Я так и чувствовала, что мы еще встретимся с вами.
Он согласно кивнул ей:
– Я тоже знал это. Вы здоровы, моя дорогая?
– Спасибо, сынок, – тихонько поклонилась она. – Видишь, раз могилки ухожены, прибраны, – значит, и я еще на ногах. Ты мог бы и не передавать мне деньги, я бы и так, все равно приходила к твоим девочкам… Я ж говорила тебе: мне это не в тягость.
Он отрицательно качнул головой, сам не зная, с чем он пытается не согласиться, а она перевела цепкие, чуть слезящиеся глаза на молча стоящую рядом Натали.
– Вот говорят: Бог дал, Бог и взял, – протянула она еле слышно. – А ведь забывают люди, что случается и наоборот. Бог взял у тебя все, сынок, но он же и дал тебе, верно? Вот дочь у тебя появилась, и жена, значит, будет…
Алексей не смог ничего ответить ей, да старуха, кажется, и не ждала ответа. Как странно, что она сразу
Натали меж тем уже зашла за ограду и спокойно, красиво разложила на граните цветы, которые они вместе выбирали для Ксюши и Татки. Жена смотрела на Алексея со своего портрета чуть насмешливо и очень по-доброму, а дочка показалась ему еще более юной, нежели казалась на этой фотографии всегда. «Вот видите, – тихо шевеля губами, сказал он им. – Видите, как бывает, – я уже не один. Я знаю, вы не можете сердиться на меня за это. Дороже вас у меня все равно никогда никого не будет. Но позвольте мне иметь еще хоть что-нибудь дорогое в жизни!.. Иначе жизнь моя просто закончится – а вы, я знаю, не хотели бы этого…»
Он очнулся, когда старуха, имени которой он так и не узнал, уже уходила, растворяясь в голубоватой дымке морозного дня. Почти слившись с деревьями парка, она обернулась, как и в тот, самый первый раз, и крикнула ему слабым, но отчетливым голосом:
– Видишь, вот она, родная кровь… Кровь или душа родная – все равно это. Как я думала, так и вышло…
Уже темнело, короткий последний день ноября подернулся пеленой ночи, когда они вернулись домой. Натали не тревожила Алексея разговорами и расспросами, она усиленно хмурилась отчего-то и, похоже, напряженно обдумывала какие-то свои дела. А Алексей весь вечер потом не мог отделаться от странной мысли, что старуха на кладбище пыталась сказать ему то же, что и бабушка своим дневником, и Эстель единственной своей ночью, и Натали своим неожиданным разговором на кухне… Внешние события, катастрофы, несчастья, потери влияют на нашу судьбу ничуть не больше, нежели одно только слово, одно чувство – мимолетное или нет, неважно, – один только взгляд. Запах шиповника, сумасшедшая острая боль от его шипа, которая кажется тебе сладкой лишь оттого, что в этот миг тебя целует другой человек, – и вот уже твоя судьба решена навсегда. Один только шиповник – как одна минута наедине с почти незнакомой женщиной в незнакомом парижском саду; одна мольба, не вовремя вознесенная к небу; одно слово, сказанное или не сказанное тобой. Или один телефонный звонок, прозвеневший как раз тогда, когда ты мысленно произнес имя женщины, набравшей только что твой номер.
– Эстель! – крикнул он в трубку, не дожидаясь, пока неизвестный абонент назовет себя. – Я все решил. Я завтра же подпишу контракт, и к Рождеству буду в Париже. С вами, с тобой…
– Хорошо, Алеша, – откликнулся сквозь помехи и шум телефонной связи ее нежный, неизвестно когда, каким чудом успевший стать для него любимым голос. – Мы очень ждем тебя.