Капли крови (Навьи чары)
Шрифт:
– Он жив, - сказал Триродов.
– Ерунда!
– воскликнул Остров.
И засмеялся хрипло, громко и нагло, но казался оторопевшим. Спросил:
– А эти призмочки, которые вы изволили сфабриковать? Говорят, они теперь стоят на столе в вашем кабинете.
– Стоят, - сухо сказал Триродов.
– Да говорят, что и настоящее ваше не слишком-то чисто, - сказал Остров.
– Да?
– насмешливо спросил Триродов.
– Да-с, - издевающимся голосом говорил Остров.
– В вашей-то колонии первое
Триродов нахмурился, строго глянул на Острова, и спросил пренебрежительно:
– - Букет клевет уже успели собрать?
Остров злобно говорил:
– Собрал-с. Клевет ли, нет ли, не знаю. А только все это на вас похоже. Взять хоть бы садизм этот самый. Припоминаете? Мог бы напомнить кой-какие факты из поры юных лет.
– Вы сами знаете, что говорите вздор, - спокойно возразил Триродов.
– Говорят, - продолжал Остров, - все-все это повторяется в тиши вашего убежища!
– Если все это так, - тихо сказал Триродов, - то вы из этого не можете извлечь никакой пользы.
Триродов смотрел спокойно. Казалось, что он далек. Голос его звучал спокойно и глухо.
Остров крикнул запальчиво:
– Вы не воображайте, что я попался в западню. Если я отсюда не выйду, то у меня уже заготовлено кое-что такое, что пошлет вас на каторгу.
– - Пустяки, - спокойно сказал Триродов, - я этого не боюсь. Что вы можете мне сделать? В крайнем случае я эмигрирую.
Остров злобно захохотал.
– Нарядитесь в мантию политического выходца!
– злобно воскликнул он. Напрасно! Наша полиция, осведомляемая благомыслящими людьми, от них же первый есм аз, - но только первый! заметьте!
– достанет везде. Найдут! Выдадут!
– Оттуда не выдадут, - сказал Триродов.
– Это место верное, и там вы меня не достанете.
– Что же это за место, куда вы собрались?
– с язвительною улыбкою спросил Остров.
– Или это ваш секрет?
– Это - луна, - спокойно и просто ответил Триродов.
Остров захохотал. Триродов говорил:
– И притом Луна, созданная мною. Она стоит перед моими окнами, и готова принять меня.
Остров в бешенстве вскочил с места, топал ногами, и кричал:
– Вы вздумали издеваться надо мною! Напрасно! Меня вашими глупыми сказками не проведете. Провинциальных дурочек надувайте этими фантасмагориями. Я - старый воробей, меня на мякине не проведешь.
Триродов спокойно сказал ему:
– Напрасно вы беснуетесь. Я вам помогу. Я вам денег дам, пожалуй. Но с условием.
– Какое еще условие?
– со сдержанною яростью спросил Остров.
– Вы уедете, - очень далеко, - и навсегда, - сказал Триродов.
– - Ну, это еще надо подумать, - злобно сказал Остров.
Триродов с улыбкою посмотрел на него, и сказал:
– В вашем распоряжении неделя. Ровно через неделю вы придете ко
Остров почувствовал вдруг непонятный для него страх. Он испытывал ощущение взятого в чужую власть. Тоска томила его. Лицо Триродова исказилось жестокою успешкою. Он сказал тихо:
– Bаша ценность такова, что я убил бы вас совсем спокойно, как змею. Но я устал и от чужих убийств.
– - Моя ценность?
– хрипло и нелепо бормотал Остров.
Триродов гневно говорил:
– - Какая ваша цена? Наемный убийца, шпион, предатель.
Остров сказал упавшим голосом:
– Однако, вас не предал пока.
– Невыгодно, только потому не предали, - возразил Триродов.
– А второе, не смеете.
– - Чего же вы хотите?
– смиренно спросил Остров.
– Какое ваше условие? Куда мне надо ехать?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Триродов оставил в Рамееве приятное впечатление. Рамеев поспешил отдать Триродову визит: поехал к нему вместе с Петром. Не хотелось Петру ехать к Триродову, но все же он не решился отказаться. По дороге Петр хмурился, но в доме Триродова старался быть очень вежлив. Принужденность была в его вежливости.
Очень скоро Миша подружился с Киршею, познакомился с другими мальчиками. Между Рамеевым и Триродовым завязывалось близкое знакомство, настолько близкое, конечно, насколько это позволяла нелюдимость Триродова, его любовь к уединенной жизни.
Случилось однажды, что Триродов с Киршею был у Рамеевых, замедлил и остался обедать. К обеду сошлось еще несколько человек из близких к Рамееву и к молодым людям. Постарше были ка-деты, помоложе - считали себя эс-деками и эс-ерами.
Сначала говорили, много волнуясь и споря, по поводу новости, принесенной одним из молодых гостей, учителем городского училища Воронком, с.-р. Сегодня днем близ своего дома был убит полицмейстер. Убийцы скрылись.
Триродов не принимал почтя никакого участия в разговоре. Елисавета смотрела на него тревожно, и желтый цвет ее платья казался цветом печали. Было очень заметно для всех, что Триродов задумчив и мрачен, как будто его томила тайная какая-то забота. В начале обеда он делал заметные усилия над собою, чтобы одолеть рассеяность и волнение. Наконец на него обратилось общее внимание. Особенно после нескольких ответов невпопад на вопросы одной из девиц.
Триродов заметил, что на него смотрят. Ему стало неловко, и досадно на себя, и это досадливое чувство помогло ему одолеть рассеянность и смущение. Он стал оживленнее, точно стряхнул с себя какой-то гнет, и вдруг разговорился. И голубою радостью поголубели тогда глубокие взоры Елисаветиных глаз.
Петр, продолжая начатый разговор, говорил со свойственным ему уверенно-пророческим выражением:
– Если бы не было этой дикой ломки при Петре, все пошло бы иначе.
Триродов слегка насмешливо улыбался.